Она пожертвовала собой, чтобы спасти меня.
Ее смерть не должна быть напрасной. Я не имею права думать лишь о себе. Я должна сражаться. Ради нее. Ради всех друзей, которых я потеряла. Ради всех несчастных, что сейчас подвергаются в цирке нечеловеческим мукам, готовя себя к ужасу предстоящей премьеры.
Это мой долг перед ними.
Я оборачиваюсь к Кадиру.
— Я все сделаю, обещаю тебе, — говорю я ему. — Прошу лишь об одном: верни Грету. Пусть она выступит со мной. Она давно хотела это сделать.
— А, Грета! — говорит Лора Минтон и бросает на Кадира быстрый взгляд в зеркало. — Я думала, мы задействуем и ее тоже.
Она не знает, что сделал Кадир. Если я скажу ей, остановит ли она машину? Потребует ли она, чтобы Грету немедленно выпустили? А если да, то выполнят ли ее требование?
Кадир бросает мне предостерегающий взгляд:
— Нет, ее не будет. Я потом все объясню. Думаю, с нас хватит одной Хошико. Зато у нас есть обезьянка. Боджо будет отлично смотреться на телеэкране.
Лора кивает:
— Не сомневаюсь. Но я бы предпочла, чтобы там была и Грета, даже если она будет молчать.
— Видишь, она нам нужна, — говорю я Кадиру.
Он в очередной раз одаривает меня колючим взглядом, от которого мне становится еще страшнее за Грету.
— Нет, боюсь, будет только Хошико, — говорит он Лоре. — Вместо Греты будет Боджо. Думаю, вместе у них отлично получится.
— Даже не сомневаюсь, — улыбается Лора.
Пока мы едем, она исподтишка поглядывает на меня, и по ее лицу вновь мелькает уже знакомая мне брезгливость.
— Думаю, нам нужно слегка подготовить тебя перед выходом в эфир. В студии ты сможешь принять душ. А еще у меня для тебя есть сюрприз. Думаю, он тебе понравится.
Она смеется:
— Нет-нет, не пугайся. Это будет весело, обещаю тебе. Ты снова станешь звездой. К черту Вивьен Бейнс с ее дешевыми трюками и изощренными новомодными пытками. Ты непременно затмишь ее шоу! Я вот что тебе скажу, Хошико: ты, я, Кадир, вместе мы располагаем большей властью, чем когда-либо будет у этой женщины. Мы дадим ей хороший пинок под зад. Мы уничтожим ее и ее цирк!
Бен
Мы пересекаем внутренний двор. Меня мгновенно посещает мысль о том, насколько это место больше старого, передвижного цирка. Новый цирк огромен, это настоящий город внутри города. Неудивительно, что Сильвио разъезжает по нему в гольфмобиле. Мы катим дальше, мимо холма Аркадии, мимо десятков других зданий — разной формы, разных цветов, мимо аттракционов луна-парка, огромного колеса обозрения, мимо каруселей и автодромов, киосков, палаток и прочих увеселений к самому последнему зданию в дальнем конце территории, рядом с гигантским забором.
Это сарай черно-бурого цвета, совершенно невзрачный на вид. Такое впечатление, будто он построен из старых грузовых контейнеров. Краска местами вздулась и уже шелушится. Он совершенно не вписывается в общую яркую, праздничную картину, однако в этом есть своя изюминка. Как будто он нарочно не пытается подражать остальным зданиям. Как будто ему все равно. Вывеска над дверью выполнена в стиле уличных граффити. Мне требуется пара секунд, чтобы прочесть, что там написано:
Сильвио берет трость и выпрыгивает из гольфмобиля.
— Выходите! — рявкает он Иезекилю и мне. Мы нехотя вылезаем из машины и вслед за ним входим внутрь.
Внутри темно, если не считать старинных игровых автоматов вдоль стен с их гипнотически мигающими экранами. Сильвио тычет в нас тростью, подгоняя к другой двери. Иезекиль по-прежнему избегает смотреть мне в глаза. Его взгляд устремлен в пол. На его лице нет привычной хитроватой улыбки.
Как только мы входим во вторую дверь, Сильвио толкает Иезекиля дальше, к узкой лестнице слева от нас.
— Иди и приготовься. Надень костюм и займи позицию! — приказывает Сабатини.
Иезекиль бросается вверх по лестнице и исчезает наверху. Слышно, как он ходит над нашими головами. Я оглядываюсь по сторонам, пытаясь понять, куда я попал.
Вдоль стены выстроились в ряд двенадцать черных стульев. Мягкие, кожаные, с подголовниками — типичные стулья геймеров. Перед каждым что-то вроде панели управления — джойстик и куча разных кнопок и рычагов. Они поставлены лицом к яме в полу. В яме торчат ряды острых зубьев, как будто на ее дне установлены десятки огромных пил.
Наверху, метрах в восьми над землей, через всю комнату натянута веревочная сетка. Она похожа на сетку футбольных ворот, но у нее более крупные ячейки, метра два в ширину.
В дальнем ее конце зловеще притаились два паука. Нет, конечно, не настоящие, а механические. Каждый размером с мотоцикл. У них черные, мохнатые тела, четыре пары тонких длинных ног и желтые, безжизненные глаза.