«тараканов, зайди».
«сейчас, иван степаныч» – немедленно прилетел ответ, а ровно через минуту, благоухая приторным одеколоном, возле стола начальника уже стоял его заместитель – рыжеусый улыбчивый капитан Тараканов.
– Товарищ пол… – начал он.
– Вольно, – остановил его Болдырев. Жестом пригласил садиться и подумал: «у тебя, капитан, что, настроение хорошее что ли? Так ничего, мы испортим». Насупился, сдвинул брови и сурово проговорил:
– Ну?
Тараканов подкрутил ус:
– Товарищ полковник, я…
– Ты мне не якай, Тараканов! –взорвался вдруг Болдырев. Хлопнул волосатой пятерней по личным делам. – Триста сопляков! Триста, Тараканов! То есть ровно на тридцать пять голов больше, чем в прошлом году! Эти не явились, эти лежачие, а эти вообще, негодники, померли, – мать их в печенки!
– Знаю, – вздохнул Тараканов.
– Знаю, что знаешь. А еще знаю, что военком с нас головы снимет за невыполнение наряда! Ты подумать обещал. Ну? Есть соображения?
– Вообще-то…
– Что?
– Вообще-то есть. Только вот не знаю, как вы… отнесетесь…
– Положительно отнесусь! Я даже к чертовой бабушке положительно отнесусь, если она мне наряд выполнить подсобит! Выкладывай!
– Одним словом, мой сын Колька, как вы знаете, учится в местном политехе. И есть у него однокашник. Он… в общем, по линии дружбы народов. С Гаити он, тонтон-макут потомственный.
– Кто? – Болдырев чуть не поперхнулся чаем.
– Колдун, одним словом.
– Ты мне, Тараканов, своими тон… в общем голову не компостируй, – гаркнул Болдырев – по существу говори.
– Так я и говорю, товарищ полковник. Был случай, Колька не даст соврать: один тип, не из студентов, а так, посторонний, нехорошо с одной девочкой их сокурсницей поступил. Одним словом, оприходовал и в кусты, как говорится, скрылся в неизвестном направлении. Все, конечно, думают, как этого гада обнаружить и примерно наказать, а Петрович, – ну, который колдун, – он Жан-Пьер, Петрович по-нашему. Очень он парень такой… больше всех за справедливость стоит. Так вот, Петрович и говорит этой девчонке: не плачь, мол, я все в лучшем виде устрою. Сам, говорит, к тебе придет и прощения попросит. А ровно через неделю и правда, откуда ни возьмись на самом деле является этот тип и просит прощения. Как подменили – такой сразу стал покладистый, в рот ей смотрит, что она ни попросит – все делает. Даже… как-то она его ради смеха попросила на голову встать. И что вы думаете, товарищ полковник? Встал!.. Или, вот еще Колька рассказывал: один студент сильно Петровича задирал: ну, не понравился он ему чем-то с самого начала. У студентов ведь тоже свои неуставные отношения имеются. Гальюн, конечно, зубной щеткой не драят, а так… Одним словом, вечно какие-то угрозы, издевательства – черномазый, мол, и все такое прочее. Ну, Петрович вообще-то парень скромный, безобидный. Терпел он терпел, а потом решил, что хватит, и применил какое-то свое оружие волшебного характера. На следующий день этот хулиган начал Петровичу во всем подчиняться: и за сигаретами бегать, и за горючим, и обеды из столовки прямо в комнату таскать…
– Хватит. – Болдырев одним глотком допил остывший чай и как-то слишком уж громко хлопнул подстаканником по столу. Он не сводил с Тараканова глаз. В них сквозило волнение, и какая-то еще не совсем оформленная, но все-таки мысль. – Ты мне вот что скажи, Тараканов: у тебя, часом, шарики за ролики… не того?
– Никак нет, – насупился капитан.
– А у Кольки твоего?
– Товарищ полковник… – Тараканов насупился еще больше.
– А ты случайно меня… не дезинформируешь?
– Товарищ полковник…
– Верю, Тараканов. Едем к твоему Петровичу. Сейчас же.
3.
Петрович – шоколадный детина ростом почти под два метра, неудобно сидел на скрипучей нижней койке двухъярусных нар. У него были розовые ладони, ослепительные зубы и глаза, а жесткие черные завитушки на голове напоминали каракулевую папаху. Гаитянский колдун был в майке с надписью: «Мы – русские! С нами бонг!», в широких полосатых шортах и резиновых шлепанцах на босу ногу. Петрович ковырял пластиковой вилкой в плошке с «дошираком» и не без интереса наблюдал за своими гостями. Тот, что постарше, аккуратно поддернув выглаженные зеленые брюки и держа на коленях фуражку, сидел на соседней койке. Тот, что помоложе, стоял рядом, прислонившись к заваленной книгами тумбочке – пристукивал носком ботинка по серым затертым паркетным шашкам пола.
– Ну как, сынок, понимаешь, какую мы тебе работу хотим предложить? – спросил Болдырев.
– Што не поньять? Петрович льюбить Россию и ее войенный мош. Петрович может помош. Толко у Петрович эхсамен на носу, мало врьемя.
– За это ты не волнуйся, с твоим ректором мы потолкуем.
– А справишься?
– Нье вопрос. Пьетрович нье лох, а потомственни бокор. Толко, скажи, ви сами справúться?
– Мы? – полковник задумался, даже затылок пятерней поскреб. – Это ты, сынок, о чем?
– Магия мойей страна – ошень спетсифúк. Бьелый шеловьек бойяться, нье понимать, дьелать глупость. Короче, если я просить мнье пропýск в морг, к мертветс – ви сдьелать? Без свежий труп мало-мало полушится.