Шоу в жанре триллера

Лисициани тактично замолчала, я сделала вид, что не заметила ее намека. Списки гостей составляю не я, хотя, если понадобится, могу настоять на своем мнении, пригласить того, кого хочу, или вычеркнуть неподходящую кандидатуру. Беседовать в «Ярмарке» с Лисициани у меня не было ни малейшего желания.

– Понятно, что у вас нет никаких оснований верить мне, будь я автором писем, о которых вы говорили, то ни за что бы не призналась, но факт остается фактом – я не имею к этому ни малейшего касательства. Мне это не нужно!

Тамара, которая не могла долго усидеть на одном месте, грациозно поднялась и прошлась по комнате, остановившись около журнального столика. Там лежали документы. Она начала просматривать их, одновременно ведя беседу:

– Вам повезло, через несколько часов я улетаю на Майорку, на две недели. И оттуда, разумеется, никаким образом не смогу бомбардировать Юлианочку угрозами. Мы прожили с Марком шесть лет, и я, честно говоря, благодарна ему. Он предоставил мне шанс самореализоваться.

Музыка на втором этаже смолкла, раздалось чье-то пение: мужской голос фальшиво выводил мелодию одного из хитов. Лисициани улыбнулась и произнесла:

– Это Андрий. Ну совсем еще мальчишка. Едет со мной на Майорку… – Потом продолжила, вернувшись к основной теме: – Марк дал мне очень многое, в конце концов, у нас с ним сын. Кирилл… Вы можете сказать, что я плохая мать, это на самом деле так. Мальчик живет с отцом и его новой женой, ему почти пятнадцать. Вы знаете, почему мы развелись с Михасевичем?

Рая сообщила мне в подробностях причину развода, но мне хотелось услышать версию Тамары.

– Все очень просто – он стал мне не нужен. Марк очень самолюбив и раним в то же время. Он просто не может представить, что он, самец, мачо, которой привык брать от жизни только лучшие куски, окажется брошенным мной. А он просто надоел мне – постоянные скандалы, он одно время увлекался спиртным, иногда поднимал на меня руку. Я поняла, что переросла его, он стал мне не нужен. Цинично?

А Блаватская утверждала, что Марк застал Тамару в постели с помощником звукооператора и вышвырнул жену на улицу.

Лисициани подошла к мне и присела рядом. Я ощутила тонкий аромат ее духов, узрела идеальный силиконовый бюст.

Но вблизи было заметно и другое – то, что никакие хирурги не в состоянии убрать или подтянуть: мелкие морщины вокруг глаз, более глубокие на лбу, увядающая шея. Время оставило безжалостные следы, и я смогла взглянуть в лицо настоящей Тамаре Лисициани – той, что судорожно цепляется за безвозвратно ушедшую молодость, боясь стать самой собой.

– Но для столичного бомонда, по требованию самого Марка, мы разыграли другую партию – я жалела его, он ненавидит, когда оказывается в беспомощном положении. Он предпочел бы, чтобы его не выносили и проклинали, но только не жалели. В него тогда были влюблены все женщины страны или почти все, за исключением меня и, думается, вас, Серафима Ильинична. Они просто не знали, что его образ идеального мужчины – фикция. Марк зануден до невозможности, а чего стоит его помешательство на монархии и собственной гениальности… Мы расстались, но меня взбесило то, как по-бабьи он цеплялся за каждую эмалированную кастрюлю, каждую дешевую картину при разделе имущества. Это потом он стал вальяжным аристократом, который не обращает внимания на деньги. Я помню его другим. В итоге я не выдержала и дала несколько интервью. Теперь понимаю, что этого делать не стоило, потому что проиграла только сама – для всех я стала стервой, которая мстит мужчине за то, что он меня бросил, а он, молчаливый и гордый, обрел терновый венец мученика, и поклонницы с визгом бросились на его очередной фильм.

Лисициани, завершив свою гневную тираду, опять оказалась в кресле:

– Он нашел свою Понятовскую, девчонка на самом деле без ума от Марка, точнее, не от самого него, а от образа, который он создал себе. У них, кажется, есть дочурка, да и Кирилл живет вместе с ними. Семейная идиллия. Сыну лучше с отцом, он его обожает. Такая мать, как я, не сможет много дать своему ребенку. Я и не скрываю, что предпочитаю жить в свое удовольствие.

– Тамара Кимовна, – произнесла я, – если не вы, а сомневаться в этом у меня нет причин, то кто?

– Только не Тамара Кимовна! – воскликнула Лисициани. – Не нужно этих смешных отчеств, они заставляют меня думать о том, что я старуха!

– Ага! – произнесла я.

Что же, старухой ее назвать было никак нельзя, однако и молодой девочкой – тоже. Я представила ее лет этак через десять – погоня за ускользающей молодостью становится бешеной, требуются все более радикальные и дорогие операции, лицо начинает походить на маску, с астрономической скоростью меняются бойфренды, последующий моложе предыдущего. Тамара Лисициани может быть уверенной только в одном – никто и никогда не назовет ее милой и приятной пожилой дамой, все за ее спиной будут шептаться о том, «как это старой карге удается держать такую форму».