Шоумен. Ментовские оборотни

И Миша понял, что если ещё хоть слово он вякнет – его отметелят прямо здесь, на глазах президента то ли Гондураса, то ли Гватемалы, и бить будут сильно.

Милицейское оцепление сомкнуло ряды, закрывая происходящее от взоров заморских гостей, и Миша Брусникин поспешно разделся до трусов. Гаишник отдал ему свою форму. Миша напялил её, хотя руки его предательски не слушались. Когда подполковник Байстрюков увидел Мишу в новом наряде, его чуть кондратий не хватил. Форма Мише оказалась широкой в плечах, но коротковатой по длине, поэтому выглядел Миша крайне комично.

– Ну за что мне это всё! – простонал Байстрюков.

И снова ему на помощь поспешил его подчинённый в штатском.

– А можно ему навешать цацок! – подсказал он.

Байстрюков не услышал про цацки, но услышал про «навешать», и сказал кровожадно:

– Да я ему потом с удовольствием навешаю, но сейчас же бить нельзя …

– Я не про то! – произнёс человек в штатском вкрадчиво. – Я говорю – цацки ему на грудь! Побольше! Ну, будто это ордена! Все будут на ордена смотреть, а на форму они уже не так внимательно …

– Давай! – кивнул Байстрюков. – Чтоб в две секунды!

Откуда-то будто по мановению волшебной палочки вдруг появилась целая россыпь разномастных значков и медалей, из которых Байстрюков собственноручно отобрал самые достойные. Они и украсили грудь безмолвно-покорного Миши Брусникина. Среди множества знаков отличия на его груди красовался орден «Мать-героиня» второй степени, значок «Отличник ленинского зачёта» и даже памятный знак, выпущенный по случаю трехсотпятидесятилетия со дня основания города Харькова.

– Годится! – сказал мрачно подполковник Байстрюков. – Пошли, урод!

Оцепление расступилось, и пара молодожёнов под присмотром подполковника Байстрюкова отправилась спасать репутацию России на международной арене.

– Ты, главное, не трясись, – шепнула Клава жениху. – Подумаешь – президент. Если бы ещё хоть наш, а тут вообще из Папуасии какой-то.

– Из Гондурасии, – поправил Миша непослушными губами.

– Это без разницы, Миш. Кто в войне победил? Мы победили. И балет у нас лучший в мире.

– И автомат Калашникова! – очень кстати вспомнилось Брусникину.

– Вот! – подтвердила Клава с чувством. – И Гагарин наш первым в космос полетел! А у папуасов этих что? Одни бананы! Так у нас и у самих бананов этих на рынках сколько хошь!

– Р-р-разговорчики! – рыкнул им в спины подполковник Байстрюков. – На все вопросы президента отвечать только «да» или «нет». И улыбаться! Улыбаться так, будто вам только что квартиру подарили!

Таким образом Миша с Клавой предстали пред президентскими очами с неестественными улыбками на лицах.

Президент был не стар, смуглолиц, усат и мил, и тоже улыбался. Он заговорил по-испански, и переводчик, хотя и с акцентом, но достаточно понятно донёс его мысль до присмиревших и глупо улыбающихся молодожёнов:

– Господин президент хотель приветствоваль вас в такой ваша торжественный день и желал вас как хотель …

Тут президент заговорил снова, переводчик умолк и лишь потом завершил фразу, изречённую патроном:

– …И желал вас как хотель вы сами для себя и даже ещё больше!

При этом президент благосклонно кивал, давая понять, что именно это он и имел в виду. Президентская свита бесцеремонно пялилась на нарядную невесту. Стоявшая рядом с президентом расфуфыренная девица строила Мише Брусникину глазки.

Президент заговорил, и переводчик с готовностью перевёл:

– Президент имель такой красивый пара видель первый раз, и русски самий красивий лубовник весь мир!

Президентская свита с готовностью закивала. Да, мол, много ездим по миру, многое видим, но такой красотищи отродясь не видали.

– Вы офицер? – перевёл переводчик вопрос президента.

– Да! – легко и просто ответил Миша.

– Это твой ордена? – продолжал светскую беседу президент.

– Да! – отвечал Миша, поражаясь той лёгкости, с которой ему удавалось общаться с главой иноземной державы.

– А за что ордена?

– Да! – брякнул Миша, не подумав.

Обнаружил, что сказал что-то не то, побагровел, исправился:

– Нет!

Понял, что снова ответил невпопад, и обмер, потому что иссяк уже его словарный запас, ведь кроме «да» и «нет» что-либо другое говорить было не велено.

– Не понималь, – озадаченно посмотрел переводчик, пытаясь уяснить, что именно должен он доложить ожидающему ответа президенту.

– Что же ты вытворяешь, урод! – сказал за спиной Миши подполковник Байстрюков с такой лучезарной улыбкой, с какой гордящийся успехами своего отпрыска папаша мог бы представлять гостям сына, только что выигравшего шахматную олимпиаду.