Шпага чести

Оба ушли от «яка» расстроенные, недовольные друг другом. В тот день облет машины не состоялся. Зато вечером Агавельяна и Бальку застали в беседке — снова за лингвистическим занятием. Наутро оба хвастались: усвоили по двадцать слов. Сначала кое-кто отнесся к этому со смешком, а потом все «нормандцы» поняли, что дело серьезное. Шик, Коро и Лебединский не могли обеспечить всех переводом. Значит, надо самим преодолевать языковой барьер. Короче говоря, летчики и механики последовали их примеру. А Пьер Пуйяд был очень доволен таким оборотом дела и снова мысленно благодарил Агавельяна.

Несколько позже для старшего инженера достали учебник французского языка. Он зубрил его по ночам и добивался просто поразительных успехов. Через некоторое время Сергей Давидович уже довольно сносно объяснялся на французском, позволяя себе даже шутки! «Ваш «тубиб» (врач-арабское слово. — Авт.) Лебединский называет крючок, удерживающий шасси в убранном положении, «псом», а между прочим это всего-навсего «собачка».

Пока Сергей Давидович, проявляя завидное упорство, упражнялся в овладении языком Оноре де Бальзака, «нормандцы» всячески помогали ему, хотя, случалось, и подтрунивали над его произношением.

Но вот Сергей Давидович, приобретя необходимый запас французских слов, особенно авиационно-технических терминов, объявил, что с такого-то дня начинает систематические занятия по изучению самолета и правил его эксплуатации.

Это было ново, неожиданно. И не только для пилотов, которые скрепя сердце шли даже на тренировочные полеты, но и для механиков, успевших утвердиться во мнении, что вся наука во фронтовых условиях — это вовремя подготовить машины к боевым вылетам.

Первая лекция, как и следовало ожидать, не состоялась. Летчики и не думали приходить, а из технического состава несколько человек потоптались у скамеек, наспех сколоченных под развесистыми кленами, и под разными благовидными предлогами разошлись. Агавельян понимал: пришли бы французы, все русские тоже были бы. С другой стороны, думал он, может, не следовало приглашать всех вместе. Но хотелось рассказать всем сразу о намеченной программе, о ее цели, прочитать, как говорится, вводный курс. Правда, и ему самому пришлось бы туго: каково попеременно объясняться на двух языках? Однако ни одно из этих соображений не уменьшило недовольства Агавельяна. Как же так! Ведь не выполнено распоряжение старшего инженера, заместителя командира полка, как сказал Пуйяд. Явиться должны были все. Не их дело, легко ли, тяжело ли преподавателю вести занятие. Да, прийти они были обязаны. Агавельян решительно направился к командиру:

— Господин майор, этого прощать нельзя.

— Во-первых, «товарищ майор», а во-вторых, можно не простить кому-то одному, а наказывать весь полк…

— Товарищ майор, я настаиваю, чтобы вы издали письменный приказ о посещении моих занятий.

Пьер Пуйяд ответил не сразу. Перед этим к нему приходили делегации летчиков с просьбой повлиять на Агавельяна, умерить его пыл. Среди них были даже ветераны «Нормандии» — Риссо, де ля Пуап, Альбер, Дюран, Лефевр. Их-то мнение со счетов не сбросишь.

Об этих людях уже бытуют легенды. Так, рассказывают, что Риссо, с кем-то поспорив, вырубил винтом самолета, идя на бреющем, дорожку в высокой траве у края аэродрома. Потом это же проделал Робер Марки, но пример абсолютного, хотя в принципе безрассудного бесстрашия показал именно Риссо — мастер воздушной акробатики и эквилибристики, непревзойденный весельчак.

Де ля Пуап. Самый молодой пилот. А все помнят, как его подбили; вернулся «домой» — одна стойка шасси не выходила. Ему приказали покинуть самолет. Он не выполнил команду, приземлился, сохранив машину, которая была в то время на вес золота.

Альбер. Когда весной развезло полевой аэродром, он первый стал взлетать и садиться, используя покрытую щебенкой дорогу. И ни разу ни малейшим образом не повредил, не вывел истребитель из строя.

Лефевр. «Лафьевр» — «лихорадка, горячка» — зовут его. Подвижный как ртуть. Всегда возбужден. В воздухе его «як» всегда звенит от перегрузок, но оборотов пилот никогда не снижает. Его главное требование к механику — чтобы не было ни единого масляного пятнышка на капоте. «Летчик должен летать в белых перчатках», — излюбленное выражение Лефевра. Он одерживает победу за победой, поражает всех виртуозностью в бою. Это он, а не кто другой сумел стартовать прямо с самолетной стоянки, когда на аэродром налетели гитлеровцы, и те вынуждены были убираться восвояси. Как лучшему летчику, ему доверили от имени «Нормандии» представлять французское Сопротивление на Международном конгрессе молодых антифашистов. Вернувшись к друзьям, он несколько дней рассказывал обо всем увиденном и услышанном, волнуясь, говорил о встречах с удивительными людьми, которые съехались с разных концов света…

И вот эти авторитетные, уважаемые в полку летчики пришли с просьбой избавить их от задуманной Агавельяном учебы.