Шпага чести

— Для полноты впечатления недостает только лошади барона Мюнхгаузена, привязанной к кресту церкви, — мрачновато проворчал Жозеф Риссо.

Он успел повидать свет, а с такой зимой встретился впервые. И он, и все остальные просто впали в уныние. Положение казалось им безвыходным. Никто понятия не имел, как можно вырвать из снежного плена боевые машины, наладить тренировочные полеты.

— Что ж, теперь остается до весны засесть в покер, — прокомментировал ситуацию Литольф.

Однако странно: картина заваленного снегом аэродрома, поразившая французов, нисколько не смутила русских. Спокойно, по-деловому, вооружившись лопатами и метлами, они начали пробивать в сугробах проходы от жилых помещений к самолетам, столовой, складским помещениям. На расчистку снега вышли солдаты, офицеры, члены их семей.

— Отставить покер! — скомандовал Пуликен рассаживавшимся по койкам летчикам. — Пойдем раздобывать орудия труда.

Командование гарнизона не рассчитывало на помощь «нормандцев», зная, как тяжело переносят они период акклиматизации. Но французы включились в общую работу.

— Так мало-помалу привыкнут к коллективному труду, — сказал Друзенков.

— Смотри, станут у тебя все коммунистами, как перед де Голлем оправдаешься? — пошутил начальник гарнизона.

— Станут или не станут, — отвечал майор, — а во Францию многие вернутся другими. Это уж точно.

Да, оснований считать так у него было более чем достаточно. Любознательные французы все больше проникались уважением к незнакомой стране, ее народу. То, что нам казалось обычным, рядовым, примелькавшимся, у них вызывало восхищение. Вот и сейчас французы не перестают удивляться тому, что на борьбу со снегом вышло все, от мала до велика, население приаэродромного городка. У них, во Франции, подобными работами занимались специальные службы, а чаще при обильном o снегопаде жизнь на аэродромах вообще замирала.

— А если снова занесет, как тогда? — спросил Дервиль.

— Так же, как и сегодня. Аэродром должен функционировать в любой ситуации — таково решение командира авиабригады, — ответил ему Шик.

Свои «яки» французы откопали сами. Они же проложили широкие, в размах крыльев рулежные дорожки к уже почти расчищенной взлетно-посадочной полосе.

Летчики в казарму, техники и механики в барак вернулись поздним вечером. И впервые им вкуснее всяких яств на свете показались чуть-чуть промасленная гречневая каша, пригоревшая котлетка и обыкновенный, жиденькой заварки, чай.

Подъем — на рассвете. После личного туалета — время опробования самолетов.

Когда летчики пришли на стоянку, там уже копошились механики. Мороз — под 40 °C. Перчатки снять невозможно. А в них к чему подберешься? Тяжелые чехлы будто приклеились к обшивке. Винты не провернешь.

Что делать?

— Была бы незамерзающая жидкость, никаких проблем не возникало бы, — мечтательно сказал Андре Ларриве, механик самолета Литольфа.

— Хотя бы горячей воды иметь достаточно. И моторы, и руки отогревали бы, — отозвался Люмброзо.

Горячую воду привозили в цистернах, её едва хватало для моторов. И то, зальешь систему охлаждения — не зевай, иначе разморозится сердце боевой машины.

Глядя на страдания механиков, Литольф сочувственно произнес:

— Да, чтобы здесь обслуживать самолеты, нужно родиться русским.

Летчик имел в виду невероятные морозы и то, что младшие боевые помощники одевались, питались и жили в условиях похуже пилотов. Они, правда, не роптали. Понимали разницу между аэродромным трудом и летной работой. Даже подшучивали над своим перекошенным, наполовину вросшим в землю бараком, отапливаемым самодельными, из бензиновых бочек, печками. Техники и механики вполне приспособились спать, не раздеваясь, на соломе.

Улучшить питание для технического персонала не было возможности. Их паек (№ 7) предусматривал черный хлеб, рыбу, мясо, крупу. О рыбе вообще не заходили разговоры, мясо выдавали только консервированное — нужду терпела вся воюющая страна.

Раз в неделю механики получали по лепешке из белой муки. Она была настолько тонкой, что Робер Карм предлагал на спор прочитать сквозь нее газету. Тем не менее лепешки берегли к празднику — на десерт.

Иногда летчики «баловали» механиков. Их паек (№ 9) был покалорийнее: выдавали белый хлеб, немного сливочного масла, побольше доставалось и мяса. И пилоты старались выкроить из своей порции хоть что-нибудь авиаспециалистам, как правило, девятнадцати-двадцатилетним юношам, которые тяжелее переносили недоедание.

Перекачав цистерну горячей воды, более трети часа поворочав винт, механики, наконец, запустили мотор учебно-тренировочного самолета.

Первый провозной полет предстоял командиру эскадрильи.

Друзенков и Пуликен заняли места в кабинах, стали рулить на взлетную полосу. Радио на борту нет. Инструктор видит в зеркальце лицо проверяемого: тот спокоен, уверен в себе. Сейчас подопечный увеличит обороты, отпустит тормоза — начнется взлет.

Все сделал Пуликен неплохо, но, когда машина рванулась с места, Друзенков вдруг увидел лицо, перекошенное гримасой боли.

Инструктор, тут же взяв управление на себя, прекратил взлет, зарулил обратно.