Шпага Софийского дома

Одного взгляда хватило Олегу Иванычу, чтоб восхищенно присвистнуть. Не шпага получилась — птица! Легка, прочна, удобна — словно по руке его кована. Эфес узорчатый чернен, серебром тронут, клинок хладен и светл, на подошве клеймо — «Никита Анкудинъ Ковалъ». Да уж, мастерство оружейника того стоило, чтоб навек запечатленным быть. Хоть и недешево обошлась Олегу шпага — да уж тут тот случай, когда никаких денег не жаль.

Слова вспомнились: «Шпагу нужно держать, как птицу. Сильно сожмешь — задушишь, слабо — улетит…»

Алле! Взрезала воздух холодная сталь — с ходу несколько приемов провел Олег — не забыл еще, оказывается, «где мои семнадцать лет». Полетели с деревьев срезанные — словно бритвой — ветки. Никита-Мастер и подмастерья его взглянули на заказчика с уважением.

— Видно, живал ты и во фряжских землях, — молвил Никита. — Ишь как раскорячился-то… Олешка, неси ножны.

Ножны. Тоже черные, с серебром. Шпагу в ножны. Ножны к поясу. Вот так. Ну-ка, теперь суньтесь, шильники! Шпага в умелых руках — это вам не кистень.

Пришпорив коня, Олег Иваныч, поднимая пыль, поскакал вдоль по Щитной. Московская дорога… Федоровский ручей — интересно, если б моста не было, перескочил бы с маху? Боярская усадьба — видно, богатый боярин-то. Пробойная. Тоже кузни да оружейники. Ивановская. Большая шестиугольная башня, напротив — деревья — Соловецкий сад. Вот и Торг.

— Пироги, пироги с зайчатиной!

— Квас, квасок, налетай на глоток!

— Селедка, селедка любекская, во рту тает!

— Пироги, пироги! С грибами, с визигой, с икоркою!

— А вот кому сбитень! Попробуй сбитня, боярин, век такого не пивал!

Отмахиваясь от надоедливых разносчиков, Олег Иваныч проехал к Волховскому мосту. Шедшая по мосту навстречу толпа мужиков что-то сердито кричала. Требовала освободить каких-то плесковичей. Под мостом в седых водах горело солнце, ветер разносил холодные брызги, в небе сварливо кричали чайки.

Эх, хорошо! Свежо, прохладно. Однако солнце-то уже припекать начинает.

Вот и Детинец. Владычный двор.

Перекрестившись на купола Софьи, Олег Иваныч спрыгнул с лошади у Грановитой палаты. Сунул поводья стражнику, спросил про Феофилакта. Приехал уже игумен, поутру ранехонько, сейчас с владыкой беседует — плох владыка-то, немощен — «господина Олега», как приедет, обождать просили.

Что ж, обождать — так обождать. Поправив на поясе шпагу, Олег Иваныч вошел в сумрачную прохладу палаты.

Феофилакт появился внезапно, кивнул страже, чтоб вышли, уселся напротив Олега на лавку, посмотрел внимательно.

— Задание будет тебе, Иваныч, скорое!

Олег кивнул, скорое так скорое, он вообще в последнее время не волокитничал, не то что раньше, в Н-ском РОВД дознавателем. Да и там-то — только потому, что дел выходило уж слишком много, никак не справиться, потому приходилось какие херить, а какие — продлевать раза по два.

— Видал ли, господине, что дивного, покуда сюда шел?

Хм… Дивного? Задумался Олег Иваныч. Да ничего вроде такого и не было, дивного. Ну, народишко только на мосту попался малость ушибленный — с утра уж митинговали за каких-то плесковичей.

— То верно, Иваныч, — покивал игумен, видно, попал Олег своим предположением в самую точку. — Месяц уж как, а то и поболе, худые мужики, шильники, речи ведут предерзкие супротив Ионы-владыки: ослобоните, мол, плесковичей, братиев наших, ино сами ослобоним!

— А что за плесковичи, отче Феофилакт?

— Будто не ведаешь? — игумен прищурился. — Впрочем, можешь и не ведать. По зиме еще, а то и ранее, кинули во Пскове наших купцов в поруб — якобы не купцы это, а соглядатаи. За сим начали плесковичи Иону-владыку ругать препогано, словно силу какую почуяли. Думаю, московитскую. Ох, не зря людишки московские во Псков зачастили, ох, не на радость Новгороду Великому, на горе! Вот владыко и приказал хватать плесковичей. И посейчас они в порубе владычном. Давно сидят, ироды. И вот смекай, Иваныч, сидели-сидели плесковичи в порубе, никому до них и дел никаких не было, а тут вдруг как припекло! Уж седмиц шесть ползут по Новгороду слухи поганые, да шильники Иону ругают всяко, да и не только Иону, а и весь Господин Великий Новгород. За плесковичей та заступа… Смекаешь?

Олег задумался. Шесть седмиц — это примерно с конца июня, ну, скажем, с июля. До этого, ежели Феофилакту верить, была тишь да гладь да божья благодать, а ныне — вон что. Да и мужиков этих видал неоднократно Олег Иваныч, вот и сегодня на мосту встретил. Специально пока ими не интересовался, но приметил — рожи-то все время одни и те же. И числом немалым. По виду — весьма небогаты. А что значит бедному человеку не работать, а почти каждый день с утра глотки рвать? А значит это — значительная финансовая подпитка у них имеется, иначе б на что жить тогда? И подпитка эта началась как раз с июля… ну, или с конца июня. Господи, так как раз и сам Олег Иваныч примерно в то время в Новгороде появился!

Выслушав Олега, игумен снова кивнул, со всеми предложениями согласился и, вручив мешочек с серебром — весьма кстати, — велел действовать немедля.