Шпаги и шестеренки (сборник)

Механическая девушка. Она сама – только та, прежняя, Элоиза из мастерской Миллера, смотрела на нее с рисунка. На ней не было фарфоровых накладок, часть систем отсутствовала, но основная мысль была передана крайне точно. Да, как и мастер Ханс при первичных расчетах, Эндрю предполагал, что можно обойтись одним котлом в грудине, но Элоиза понимала, что после первых же испытаний прототипа он заменит его на два.

– Почему вы так смотрите на меня, мисс Луоренс? – Эндрю вцепился взглядом в лицо девушки, ожидая похвалы его гению, и был крайне оскорблен молчанием.

– Я… мне жаль, Энди, но… однажды я видела похожую работу, – она ждала, что он взорвется, начнет кричать и ругаться, но Листен неожиданно улыбнулся:

– Не знал, что вы знакомы с его работами.

– Чьими? – Внутри у Элоизы похолодело.

– Моего учителя, Ханса Рудольфа фон Штоля. Я был среди его учеников и помогал разрабатывать идею Паровой куклы, когда произошла трагедия. Мы все ждали, что он вернется к работе, но учитель так и не оправился после гибели фрау Элоизы.

Эндрю не заметил, как вздрогнула его собеседница.

– Он начал сильно пить, опустился. Я тогда вынужден был вернуться в Англию – заболел мой дед и все семейство включилось в гонку за наследство. Дедуля, конечно, всех надул, не оставив…

– Как она умерла? – стараясь унять дрожь, перебила его Элоиза.

– Что?

– Как умерла та женщина? Фрау…

– Фрау фон Штоль? Она сломала шею. Удивительная красавица, балерина, она упала в своей гримерной и умерла. Прямо на руках у мужа. Если бы видели, как он смотрел на нее, как обожал, вы бы поняли, какой это был удар. Вместе с ней погиб и гений механики. Ханс фон Штоль перестал быть тем, кого мы почитали тогда за божество.

– Значит, ее звали не Элоиза Миллер?

– Нет, именно так ее и звали. Вы, верно, читали о ней в газетах, да? Удивительно, как складывается жизнь. И подумать не мог, что вы можете знать об Элоизе Миллер. Когда она погибла, вы, верно, были еще совсем девочкой.

– А почему не фон Штоль?

– Луиза Миллер, героиня Шиллера. В черновиках она была Элоизой. Как в девичестве фрау Штоль. Вы ведь читали «Коварство и любовь»?

– Я не успела еще прочесть, простите.

– Есть еще опера Верди «Луиза Миллер». Фрау Штоль ее обожала даже больше, чем книгу. У Шиллера-то, помните, возлюбленным Луизы был Фердинанд, а у Верди стал Рудольфом. Понимаете?

Элоиза не понимала. Она тонула в предположениях и догадках, но Эндрю, увлеченный драгоценными воспоминаниями, не видел ее смятения.

– Второе имя учителя было Рудольф! Когда фрау Элоиза приходила в мастерскую, а он бывал в хорошем настроении, они с женой разыгрывали диалоги. Жаль, что вы этого не видели. – Эндрю выставил вперед руку и запел: «Прости ты мне мою ошибку, и тогда Бог простит меня. Смерть соединяет нас. Меня так же пронизывает холод. Да. Мы вместе отходим, мой добрый ангел. Перед нами разверзается небо».

У него оказался приятный тенор, и Луиза невольно подумала, что стоит рассказать об этом Бейверли. Вдвоем они сумели бы уговорить Эндрю выступить на благотворительном концерте.

– Ну же, Элиза, вы так музыкальны, должны ее знать. «Дай руку, Рудольф, я слабею, я больше не различаю тебя, в глазах моих темнеет…»

Пульс оглушительно бился в висках, пред глазами Элоизы поплыли круги. «Сломай крошечную косточку – шейный позвонок, и перестаешь быть живым» – прозвучал в голове знакомый голос. Голос ее мастера, Ханса Миллера – нет, не Миллера, а фон Штоля. Элоиза почувствовала, как подкашиваются ноги.

– Отчего вы так бледны? Не переживайте так, мисс Лоуренс, я не стану хуже относиться к вам только оттого, что вы не читали Шиллера и не слышали Верди. Я найду для вас книгу! Просто… я взглянул на вас и – может, память шутит так странно – мне отчего-то показалось, что вы на нее удивительно похожи, на фрау Штоль. Шальная мысль, понимаю… отчего-то показалось, что мы с вами могли бы быть, как они…

Эндрю смутился, поняв, что невольно выдал себя в эмоциональном порыве.

– Нет, не подумайте ничего. Глупости все, непростительная тупость моя, и только. Отчего, собственно, я решил, что вы станете петь со мною дуэты. Просто… вы должны понять, Элиза! Ханс фон Штоль – вы не знаете, какой это был человек! Какой гений! Какой пламень и магнит… Не умею я объяснить такие вещи, проклятье! Он, верно, спился и умер давно, а я все стараюсь походить на него. Но я худший механик, увы, да и пою скверно… Простите! Проклятье, простите же меня и подайте вон ту шестерню!

Он небрежно сложил свой чертеж и затолкал в выдвижной ящик стола. В раздражении не сумел с первой попытки закрыть и оставил так, полузадвинутым. Снова выругался и, размахивая руками, ушел в другой угол мастерской.

В другой день Элоиза заверила бы его, что голос Эндрю хорош, как и его работы, задвинула бы ящик, подала шестеренку, что он потребовал. Но сейчас, когда мир перевернулся для нее, смешав настоящее и прошлое, она могла лишь пятиться к двери, поминутно извиняясь.

– Не стоит искать книгу. Сама… Я сама прочту. Простите. Мы обязательно обсудим, Эндрю. Я… Мне пора.