Шпаги и шестеренки

– А впрочем, постой, – одернул он себя под взглядом гостя. – Я написал тебе названия книг, что мне будут нужны сегодня. Забери их из библиотеки… – и, фыркнув на осторожные покашливания мистера Шоу, добавил сквозь зубы: – Пожалуйста.

Элоиза с книксеном приняла список и выскочила из комнаты. Но чуть помедлила у закрытой двери, не сумев отказать себе в маленькой слабости – послушать, как мистер Джордж отчитывает старика, настаивая, чтобы тот не обращался с Элоизой как с горничной и хоть изредка вспоминал о вежливости.

Она всегда с радостью сбегала с библиотеку. Нет, не потому, что ей не нравилось учиться фонетике. Напротив, Элоиза испытывала истинное удовольствие от музыки речи, ее полутонов и оттенков и искренне разделяла увлечение своего учителя. Но этого было мало, а множество оксфордских библиотек как волшебным ключиком открывались именем Генри Суита. Все знали, что профессор поселил у себя племянницу, которую, пользуясь властью старшего родственника, посылает с поручениями. Чтобы не вызывать вопросов, Элизе дали фамилию родственницы профессора, жившей затворницей в Дербишире, и она стала называться мисс Элоиза Лоуренс. Нрав Генри Суита был хорошо известен всюду, и, чтобы лишний раз не иметь проблем, все охотно соглашались общаться с племянницей вместо ее несносного зануды-дядюшки.

Поначалу Элоиза просто подавала список, не произнося ни слова и боясь выдать себя. Пары уроков с Суитом хватило, чтобы понять – человеку с хорошим слухом речь может рассказать о тебе слишком много. Больше, чем тебе хотелось бы поведать, а собеседнику – узнать.

Но неделя за неделей речь Элоизы все больше нравилась Суиту (хоть он и бранился по-прежнему и передразнивал ее ежеминутно), и племянница профессора начала заговаривать с библиотекарями, расположив их к себе настолько, что появление в списке книг для фонетического гения справочников и монографий по предметам, которые он называл «гадостью», не вызывало лишних вопросов. А главное – оставалось тайной для самого Генри Суита.

Постепенно у Элоизы появились друзья. Добрый нрав и удивительная любознательность делали ее неотразимой в глазах оксфордских чудаков, а грозное имя невыносимого дядюшки ограждало от навязчивого внимания легкомысленных отпрысков знатных фамилий. Порой Элоиза допускала мысль, что кто-то из ее ближайшего окружения мог бы стать хорошим спутником на всю жизнь – не век же будет терпеть ее профессор. Едва Генри Суит решит, что эксперимент завершен, ей больше не будет места в Оксфорде. Увы, даже цветочница была бы на ее месте в лучшем положении – ей было бы куда возвращаться, пусть в канаву, пусть в грязь, но в знакомую и привычную среду. Даже путь вниз оказался для Элоизы заказан – смерть цветочницы Дулитл привлекла всеобщее внимание, и, хоть Элоиза и надеялась, что до университетского городка эти новости не докатятся, многие студенты и профессора обсуждали и смерть девушки, и то, что после нее убийства прекратились.

Элоиза знала причину. Она не могла придумать, отчего полиция решила скрыть факт смерти самого маньяка, но невольно печалилась, ведь мастер лишился последнего – казалось, верного – шанса попасть «во все газеты». В заметках лишь мельком упоминалось о том, что соседи девушки «слышали выстрелы», но все, словно сговорившись, молчали о том, в кого стреляли.

Пуля – последний подарок Элоизы Хансу Миллеру – словно вырвала частицу ее собственного сердца. Элоиза умерла в тот день вместе со своим хозяином и творцом, а осталась цветочница Элиза, для которой выйти замуж за какого-нибудь доброго и честного молодого ученого из Оксфорда, пусть и без особенных средств, было бы поистине счастливым стечением обстоятельств.