Шпандау: Тайный дневник

Вечер. Должен признать, в то время я, безусловно, считал Гитлера великим человеком, ставил его в один ряд с Фридрихом Великим или Наполеоном. Недавно выписал две фразы о Наполеоне из романа Эдуарда Мёрике «Художник Нольтен» — на мой взгляд, они идеально подходят к Гитлеру: «Он был здравомыслящим человеком во всем, но только не в глубине своей души. Не отнимайте у него единственную доступную ему религию — культ самого себя и судьбы». За год до Французской революции Шиллер написал пророческие слова в своей «Истории Нидерландской революции» о том, что люди, неожиданно получившие от судьбы подарок, для которого нет естественных оснований, вытекающих из их действий, с легкостью поддаются соблазну и отказываются видеть связь между причиной и следствием. Они примешивают к естественному порядку вещей высшую власть чудес и, как Цезарь, приходят к тому, что безрассудно верят в свою удачу.

Некоторое время назад я написал, что мы слишком поздно читаем такие высказывания. Я ошибался. Правильнее было написать: мы понимаем их слишком поздно.

15 декабря 1958 года. Я принимаю вчерашнюю цитату из Шиллера, поскольку я ее записал. Но меня приводит в ужас тот факт, что я опять поставил Гитлера в один ряд с Наполеоном. Именно этого я пытался избежать.

17 декабря 1958 года. В этом году жена раньше времени приехала на рождественское свидание. Изо всех сил старался выглядеть спокойным. Было очень тяжело.

25 декабря 1958 года. Рождество. Уже лет сто сижу над этим чистым листом бумаги. Не знаю, что писать. Нет ни одной мысли; не хочу цепляться за чувства.

28 декабря 1958 года. Хильда прислала вырезку из рождественского номера газеты Людвигсхафена «Ахт-ур-Блатг» с заголовком во всю полосу: ГРАЖДАНЕ ТРЕБУЮТ ПОМИЛОВАТЬ АЛЬБЕРТА ШПЕЕРА. Две с половиной тысячи жителей Гейдельберга — профессора, священнослужители, ремесленники, заводские рабочие, клерки и студенты — обратились с ходатайством о моем освобождении к главам четырех государств. Они даже ответа не получат.

1 января 1959 года. Утром постучал в дверь к Гессу и шутливо расшаркавшись, спросил:

— Могу я нанести вам новогодний визит, герр Гесс?

Он жестом пригласил меня войти.

— Присаживайтесь.

У нас завязалась оживленная беседа. Мы говорили о прошедшем годе, и Гесс еще раз рассказал, как хорошо с ним обращались, когда он находился в британском плену. Потом он вспомнил Вольфганга Вагнера, который осенью 1939-го попал в плен к полякам с простреленной рукой. Ему не ампутировали руку только потому, рассказывал Гесс, что, будучи внуком композитора, он получил самое лучшее медицинское обслуживание.

Мы говорили то об одном, то о другом. Гесс помнит мельчайшие подробности, когда хочет. Так, он в красках описал, как после попытки самоубийства Юнити Митфорд в день начала войны Гитлер договорился, чтобы ее положили в лучшую больницу Мюнхена. Все расходы на ее лечение Гитлер оплатил из своего кармана и навестил ее в больнице сразу после польской кампании. Потом Гесс рассказал случай, как Гитлер в период сильной напряженности во внешней политике впал в неистовую ярость, когда, проезжая по улицам Мюнхена, обнаружил, что его любимый старый кинотеатр «Ферн Андра» сменил название.

Иногда я думаю, что амнезия Гесса — всего лишь самый удобный способ оставаться глухим к окружающему миру. Я тоже испытываю подобное желание, хотя в моем случае оно не принимает столь прямолинейную форму. Я до сих пор отчетливо помню события и обстоятельства лет, проведенных в окружении Гитлера, но воспоминания о мрачной, унылой Шпандау сохраняются лишь в усеченном виде.

Примерно через час Гесс дал понять, что разговор окончен. Он вновь стал заместителем фюрера, у которого нет времени на пустую болтовню. Понимая иронию ситуации, мы раскланялись с преувеличенной церемонностью.

17 января 1959 года. Новый русский охранник Громов изучил правила, которые устарели лет на десять. Он требует, чтобы во время дневного отдыха мы не ложились на кровать. Сегодня днем он вошел в мою камеру.

— Не спать, номер пять! Вы должны сесть! Поднимайтесь!

Я сыграл под дурачка.

— Кто сказал, что я сплю? Я просто закрыл глаза. Но я не сплю.

Я отвернулся лицом к стене.

— Оставьте меня в покое. Вы опоздали на десять лет.

К моему удивлению, остаток дня он вел себя очень мило.