Шпандау: Тайный дневник

Иногда его попытки соответствовать своему представлению о достоинстве государственного деятеля приводили к забавным результатам — например, когда он обращался к принцам «ваша высочайшая светлость» или с преувеличением изображал галантного рыцаря в присутствии дам. В 1934 году я сопровождал его в Веймар, где он нанес визит вежливости сестре Ницше. На пороге Гитлер отвесил ей немыслимый поклон и вручил огромный букет цветов, который его слуге пришлось сразу же у нее забрать — букет был слишком велик для дамы, и она не могла его удержать. Она явно была смущена. В гостиной Гитлер обратился к ней с церемонной речью, которую я до сих пор вспоминаю с изумлением и улыбкой. «Высокочтимая милостивая госпожа, — начал он, — какое счастье видеть вас в добром здравии в вашем достопочтенном доме. С выражением глубокого и неизменного уважения к вам и вашему достойному брату позвольте по случаю этого визита передать вам скромный дар в виде пристройки к этому дому, столь тесно связанному с великой традицией». Не найдя, что ответить, Элизабет Фёрстер-Ницше предложила нам сесть.

В 1939 году моя мать жила с нашими детьми в Оберзальцберге, пока мы с женой ездили в отпуск. Гитлер часто приглашал ее на обед в узком кругу. Как я потом узнал, Гитлер проникся к ней симпатией и, по всей видимости, выражал свое уважение с той же велеречивостью, что и сестре Ницше. После этих визитов моя мать, никогда не разбиравшаяся в политике, изменила свое мнение о Гитлере и его работниках. «Они все настоящие нувориши. Даже еду подают каким-то невообразимым образом, стол сервирован безвкусно. Гитлер был ужасно мил. Но это мир парвеню!»

14 июня 1949 года. Месяц назад сняли блокаду Берлина, и жена смогла приехать на свидание. Свидание было пыткой, для нее, наверное, даже больше, чем для меня. Под взглядами пяти или шести человек мы не смогли сказать ни одного нормального слова. Тем не менее, это большое событие. По крайней мере, мы в течение часа смотрели друг на друга. Я был очень рад, что она выглядит гораздо лучше. Когда мы виделись в последний раз три года назад перед объявлением приговоров в Нюрнберге, она казалась усталой и измученной. Все эти три года ее изможденное лицо стояло у меня перед глазами и терзало мне душу.

15 июня 1949 года. Курю трубку, которую Маргарет с опозданием подарила мне на день рождения. В то же время это память о дедушке. Он был страстным охотником и, рассказывая внукам охотничьи байки, церемонно набивал похожую трубку.

Недавно прочитал, что жена Томаса Карлейля, как и моя жена, терпеть не могла табачного дыма. Карлейль садился на низкую скамеечку у камина и выпускал дым в трубу. Поскольку у нас дома нет камина, мне придется сделать дымоход с выходом наружу. Но пока я все еще здесь.

15 июня 1949 года. Внезапно мне приходит на ум, что в Оберзальцберге мы сами больше времени проводили в Бергхофе с Гитлером, чем в нашем старом каркасном доме, который некогда был небольшим пансионом. Потом его приобрел Борман, как и всю недвижимость в горах, и передал нам. Как радовались дети, когда я на большой скорости катал их в нашем быстром спортивном БМВ по извилистой дороге, которую Борман проложил среди гор к «Орлиному гнезду» Гитлера. Дети смеялись и кричали от восторга, когда машину под визг колес заносило на крутых поворотах.

16 июня 1949 года. Вчера начал читать «Орестею» Эсхила, написанную в те годы, когда Перикл вместе со своим зодчим Иктином строил Парфенон: символ уверенности афинян после греко-персидских войн.

Иногда Гитлер приглашал моих детей и детей Бормана на шоколад и пирожные. Их намывали, наряжали в красивые платья и учили вести себя вежливо и доброжелательно. Но они не давали себя запугать; дети держались независимо, и Гитлеру не удавалось завоевать их расположение. Он не умел ладить с детьми; все его заигрывания не находили у них ответа. Однажды он сел на скамью рядом с моей дочерью и попросил показать ему свои первые пробы пера. Наш старший сын несколько минут с интересом наблюдал за ними, но убежал, как только Гитлер попытался и его вовлечь в разговор. Дети старались как можно скорее избавиться от внимания взрослых — нормальная реакция, но непривычная для Гитлера.

В связи с этим я еще кое-что вспомнил. В определенные дни СС открывала ворота Оберзальцберга. Тысячи восхищенных поклонников широкой колонной проходили мимо Гитлера, который стоял на возвышении, чтобы все могли его увидеть. Люди махали ему; женщины рыдали от восторга. Гитлер показывал своему шоферу Кемпке на какого-нибудь ребенка, и боец СС поднимал ребенка над толпой. Потом делали неизменные групповые снимки; Гитлер обожал подобные фотографии. У детей же часто бывал испуганный вид.

Меня едва не стошнило, пока я раскуривал свою трубку.