Шпион

— А я не думаю, — мотнул головой Белугин, — пусть пони думает, у него голова вон какая большая! И глаза грустные. А я? Я точно знаю, где найду, а где потеряю. Ух ты, целая строчка из песни. Надо будет втюхать каким-нибудь поэтам доморощенным.

Соломин сосредоточился.

— А вы уверены? Просто я спрашиваю… ну, у меня действительно срочный вопрос. По делу.

Соломин задумался; он все не мог решить, сказать или не сказать о своей находке. Белугин был мужик ушлый, да и разведчик опытный. Более тридцати лет мотался по миру. Всякое повидал. Он вполне мог подсказать что-то дельное. Да и по уровню компетенции первый зампред мог принимать решение по такому поводу самостоятельно.

Двери лифта мягко открылись, и Белугин, выйдя из кабины, взял под локоть Соломина и тихо произнес:

— Ты, Юрь Максимыч, не грусти и не надейся на Председателя. Он сегодня, знаешь, не выдержал на ковре у дедушки БэНа и наговорил разных глупостей. Так что если не сняли уже, то завтра точно полетит! Что твой Карлсон. Не догонишь. Так что нам с тобой нужно теперь самим выруливать с нашими проблемами.

Белугин похлопал Соломина по плечу и протолкнул вперед, минуя очередь к кассе, — по общему правилу генералы обслуживались без очереди, и то, что Белугин на правах льготника прихватил с собой и Соломина, никого не смутило. Впрочем, чтобы сгладить щекотливый момент, он повернулся к очереди и с самым серьезным видом произнес:

— Товарищи чекисты, не забывайте пробивать чеки! Предъявляйте пробитые чеки официантам начеку. Сохраняйте чеки и ваше спокойствие до выхода из ЧеКа! Ха-ха-ха!

Очередь отреагировала оживленно, но сдержанно. Совсем не одобрить шутку одного из руководителей могущественного ведомства было опасным вольнодумством, да и шутки Белугина — простые и понятные — вполне устраивали офицеров.

«Надо спросить… — решился наконец Соломин. — Отличный шанс!»

Академик

Черкасов пытался поговорить с академиком утром, но у того все время толпилась публика, а потому приходилось ждать. И лишь в обед Черкасов не выдержал, двинулся напролом и хлопнул дверью приемной так, что секретарь подскочила:

— Ой! Да вы что?! Борис Васильевич! Штукатурка сыплется. Так же нельзя!

— Можно. Все можно, когда нужно. У себя? — Он кивнул на массивную бронзовую вывеску.

Секретарь поправила прическу.

— У себя. Но сейчас ведь обед.

— Что ж, тем лучше. Никто не помешает. — Борис отодвинул секретаршу и толкнул обитую потрескавшейся по всей поверхности кожей дверь: — Илья Иосифович, разрешите?

Дремавший академик вздрогнул, пожевал бородку, вгляделся и наконец-то узнал:

— А? А-а-а, Борис Васильевич, пройдите.

— Спасибо. — Черкасов сел напротив и положил перед академиком уже знакомый ему список.

— Илья Иосифович, у меня пара вопросов. Можем переговорить?

Рунге едва заметно сдвинул брови:

— Переговорить? Да-да, можем.

— Вот только что, буквально вчера, наш известный всем издатель приходил ко мне вот с этим самым списком. Я его просмотрел и закрыл несколько публикаций. А проходит пара часов, и что я узнаю? В план издательства попали, и непонятно, как попали, лично мной закрытые книги.

Рунге приподнял очки и бросил на Черкасова подслеповатый слезящийся взгляд:

— Хм. А как вы, Борис Васильевич, узнали, что они уже в плане издательства?

Черкасов в прямом смысле прикусил язык. Академику не следовало даже подозревать, что у его заместителя есть такие информационные возможности.

— В том-то и беда, — мгновенно перешел он в наступление, — что я, ваш заместитель, узнаю о таких важных вещах совершенно случайно! — Черкасов яростно всплеснул руками, но уже понял, что объяснять придется. — Спросил я Смирнова о соглашении, которое он с англичанами заключил. Там ведь тоже фигурирует один вопрос сомнительный. В плане секретности… — на ходу сообразил, куда надо гнуть, Черкасов.

Академик молча ждал.

— Он мне говорит, что уже гриф снят и тема устарела. Плюс выходит открытый учебник, — начал перечислять Черкасов, — понятно, что я тут же зашел к Кантаровичу — просто чтобы проверить информацию! И что я от него узнаю?! Вы все подписали!

Рунге вздохнул и опустил глаза. Ему определенно было неловко от своего приступа старческой подозрительности.

— А вы что подумали, Илья Иосифович? — не стал щадить его Черкасов.

Академик, не поднимая глаз, принялся перекладывать стопку документов.

— Я? Подумал я, батенька, что вы не во всем, что касается физики, правы.

— В каком смысле, господин ректор?

— В прямом. В самом что ни на есть физическом смысле, — как-то недобро процедил Рунге. — Вы закрываете тему, которую одобрил ученый совет института, а теперь еще и президиум. Как же можно так? А? Объясните мне, прошу вас…

Черкасов молчал. Он не мог рассказать академику обо всех своих подозрениях, и уж тем более о вчерашнем звонке Соломина. Тем более что Юра ничего, в общем-то, и не сказал. Так, посоветовался со старым товарищем…

— Вот я и говорю, дорогой мой заместитель, — сокрушенно покачал головой Рунге, — лучше посоветоваться со мной, чем ломиться в открытую дверь.