Шпион

15 февраля 1948 года».

X

Вечером того дня, на который профессор Танк назначил встречу подполковнику Токаеву, Григорий выехал на своём автомобиле «Ганза» в Западный Берлин. На пустынной набережной Ванзее он оставился и заглушил двигатель. Минут через двадцать из тёмных развалин выскользнул Генрих Хиль, сел в машину и сказал, куда ехать. Накануне Григорий изучил по карте маршрут к дому Танка, но поехали они запутанным кружным путём. Григорий понял, что Хиль не хочет, чтобы его спутник запомнил дорогу, но возражать не стал. Минут через сорок они въехали в переулок с разрушенными домами. Хиль попросил загнать машину в развалины и провёл Григория к подвалу, в котором жил Танк.

Подвал находился под многоэтажным домом, от которого остались только стены. В нём было полтора десятка каморок, когда-то служивших жильцам дома для хранения инструментов, велосипедов и ненужных вещей. Сейчас в них жили, из-за дверей доносились мужские и женские голоса, детский плач. Возле одной из каморок в глубине подвала Хиль остановился и постучал в дверь условным стуком. Звякнул засов, дверь открылась. Каморка была тускло освещена керосиновой лампой с подкопченым стеклом.

— Входите, господа, — пригласил хозяин простуженным голосом и подкрутил в лампе фитиль. Стало светлее.

Григорий осмотрелся. Помещение было небольшим, без окна, места в нём хватило только на узкую кровать и стол из ящиков с положенной на них столешницей из двери. На ней были аккуратно сложены книги и бумаги, сверху лежала логарифмическая линейка. Профессор Танк был худым человеком среднего роста с нездоровым лицом. Он сильно сдал с 1940 года, когда в составе делегации немецких авиаконструкторов приезжал в Москву и побывал в академии Жуковского. Танк показал Григорию на табурет, а сам опустился на кровать.

— Садитесь, герр оберст. Могу предложить кофе. Настоящего. Моему помощнику удалось раздобыть немного. Генрих, займитесь.

Пока Хиль молол зерна в ручной мельнице и зажигал спиртовку, Танк молча рассматривал гостя.

— Добрый вечер, профессор, — проговорил Григорий. — Вы меня помните?

— Да, мы познакомились с вами в Москве. Это было очень - давно, в другой жизни. Вы хотели меня видеть. Зачем?

— Мы очень высоко оцениваем ваши достижения и готовы забыть, что вы работали против нас, — ответил Григорий. — Американцы предлагали вам сотрудничество?

— Да, мне дали об этом знать.

— Почему вы не согласились?

— Я устал от войны. Теперь, когда война кончилась, я хочу только одного: чтобы меня оставили в покое, чтобы обо мне забыли.

— Война не кончилась, профессор, — возразил Григорий. — Вы знаете о речи Черчилля в Фултоне?

— Знаю. Она меня очень встревожила. Это безумие. Закончив одну войну, готовиться к новой. История ничему не учит. Даже такие чудовищные её уроки.

— Ваш кофе, господа, — прервал их разговор Хиль.

— Спасибо, Генрих. Пейте кофе, герр оберст. Настоящий кофе — большая редкость в Берлине. Генрих, вы куда? — спросил Танк, увидев, что Хиль идёт к двери.

— Не хочу вам мешать.

— Останьтесь. У меня нет секретов от моего помощника.

— Я всё-таки пойду. Посмотрю на обстановку снаружи. Я был причиной того, что русские вышли на вас. Никогда себе не прощу, если они вас захватят.

— Это возможно? — спросил Танк, когда его помощник вышел.

— Да, — хмуро кивнул Григорий. — Если наш разговор не даст результата.

— На какой результат вы рассчитываете?

— Вы знакомы с Гельмутом Греттрупом? — спросил Григорий, не ответив на вопрос Танка.

— Я его знал. Какое отношение он имеет к нашему разговору?

— Никому ещё не удавалось уклониться от выбора, перед которым его ставит история. Гельмут Греттруп сделал свой выбор, он согласился сотрудничать с нами. Сейчас он с семьёй находится в Советском Союзе, ему созданы все условия для работы и жизни.

— В Пенемюнде Греттруп занимался «Фау-2». Чем он занимается в России?

— Тем же. Ракетами.

— Снова работает на войну? Знаете, герр оберст, какое качество я ненавижу в немецком народе? Законопослушность. Я немец, но за это я себя презираю. Законопослушность превращает народ в стадо, в рабов. В бессловесное быдло нас превратил Гитлер. В такое же быдло вас превращает Сталин. Поразительно! Всё это после страшной войны с десятками миллионами погибших, с жуткими лишениями! Нет, говорю я вам, нет, ничему не учит история!

— Успокойтесь, профессор, — проговорил Григорий. — Вас никто не собирается вывозить в Советский Союз силой.

— Вы сами себе не верите. Вам прикажут, и вы выполните приказ. Допивайте кофе и давайте закончим этот разговор. Я никогда больше не буду работать на войну. Ни в Советском Союзе, ни в США. Это то немногое, что от меня зависит, что я могу сделать. Вся моя семья погибла в Дрездене. Я хочу встретить их с чистой совестью.

Вернулся Хиль, доложил:

— Всё тихо.

Танк встал.

— Прощайте, герр оберст. Спасибо, что выслушали меня и не схватились за пистолет. Меня не интересует, как вы поступите. Вы поступите так, как подсказывает вам ваша совесть.

Хиль вывел Григория к машине, но в неё не сел.