XXIII
— Мы подошли, Григорий, к самому главному поступку в вашей жизни. Я правильно понял, что его триггером стала заметка в газете «Die Welt» о неудачной попытке похищения во Франции немецкого учёного Ойгена Зенгера?
— Да, правильно.
— Почему эта заметка вас так взволновала?
— А вы не понимаете?
— У меня есть кое-какие догадки, но мне хочется услышать вашу версию.
— Меня арестовали бы в тот же день. Обвинили бы в том, что это я предупредил французов, что такая попытка будет предпринята. Генерал-полковник Серов знал, что я о ней знаю. После того как я отказался принимать участие в этой операции, он стал подозревать меня в предательстве. Он и раньше подозревал. Об этом он прямо сказал после того как англичане отпустили меня после задержания в Брауншвейге. Это произошло благодаря вашему вмешательству?
— Мы заботились о вашей безопасности.
— Это было большой ошибкой. Ничего бы не случилось, если бы я просидел в лагере три дня вместе с моими товарищами. А так Серов получил основания для подозрений. Провал операции под Парижем он сразу связал бы со мной. Остальное нетрудно предсказать: арест, допросы с применением спецсредств. Люди Серова умеют получать нужные им показания.
— Французов предупредили не вы?
— Как бы я это сделал?
— Через нашего офицера, с которым были на связи.
— Но тогда бы вы об этом знали.
— Кто же сообщил французской службе безопасности о том, что Зенгера собираются похитить?
— О том, что эта операция готовится, знал не только я. Очень может быть, что в ближайшее окружение Серова был внедрён крот. Он же предупредил британскую полицию в Брауншвейге о нашей экспедиции. Если это не так, то я знаю только одного человека, кто мог это сделать.
— Кто этот человек?
— Профессор Бергер. Он был подозрительно хорошо информирован обо всех наших делах. Я однажды сказал ему, что комиссия возобновит работу, когда наши получат Зенгера. Он сразу предположил, что его попытаются выкрасть. Признайтесь, Джордж, что он работал на вас.
— Нет, Григорий, это я могу сказать вам с полной определенностью. Профессор Бергер не работал на нас. Об этом человеке я впервые слышу от вас.
— Значит, он работал на американцев.
— Почему вы так уверенно говорите об этом?
— Потому что вскоре после нашей встречи Бергер из Берлина исчез.
— Как вы об этом узнали?
— От капитана Квашнина. Как-то он спросил меня, не знаю ли я, где живёт Бергер. Ему приказал его найти генерал-полковник Серов. Он заподозрил, что я не все деньги передал ему. Или часть их он вернул мне. Меня это оскорбило. Я помнил адрес профессора и продиктовал его Квашнину. Я не сомневался, что профессор порядочный человек и опровергнет эти предположения. Через несколько дней Квашнин сообщил, что Бергер исчез и никто не знает, где он. Тогда я и подумал, что профессор не так прост, как хочет казаться.
— Если вы правы, зачем американцам предупреждать французов о том, что готовится похищение Зенгера?
— Чтобы его не получили мы. Вряд ли американцам понравится, если Советский Союз создаст ракетоплан Зенгера, который может бомбить Нью-Йорк. Без Зенгера это очень проблематично. Я уверен, что и с Зенгером ничего не получилось бы. В Советском Союзе не тот уровень технологии, чтобы реализовать такой проект.
— Скажите, Григорий, как бы вы поступили, если бы не эта история с попыткой похищения Зенгера? Вернулись бы в Москву?
— Вы всё ещё подозреваете, что я агент советской разведки, которого внедрили в Великобританию?
— Такая у меня работа, Григорий.
— Да, вернулся бы в Москву. И мой контакт с вами остался бы в безвозвратном прошлом. Но я благодарен вашей службе за то, что вы так оперативно провели мою эвакуацию.
— Мы называем это инфильтрацией.
— Пусть так. Вы избавили меня и мою семью от очень серьёзных неприятностей. Получилось так, как получилось. Об этом можно сожалеть, но изменить нельзя. Прошение о политическом убежище я написал уже на аэродроме Темпельсдорфа, пока «Ланкастер» готовили к вылету…
XXIV