Да, смесь амброзии, нектара и спирта была действительно гремучей. Разговаривать с ним было бесполезно.
Не менее жалкое зрелище представлял Голубь. Старый греховодник топорщил перья, взволнованно раздувал зоб и потерянно ворковал:
— Ну, зачем, зачем я с вами связался? Летел бы сейчас к Марианне… или к Клотильде… или к Изауре… Да к просто Марии, наконец! — Похоже, святую птицу заклинило на женских именах.
— Иуда меня не предаст, — без особой уверенности сказал Сын Божий.
— Как в Гефсиманском саду! — съязвил Иаков. — И ведь как целуется, стервец!
— Не ёрничай! — одёрнул товарища Фома. — И без тебя тошно!
— Второй раз не распнут! — ухмыльнулся Иаков. — Может, семи смертям и бывать, но на крест больше не пошлют!
— Что делать будем? — оглядел соратников Сын Божий.
— Надо сдаваться, — вслух подумал Матфей.
— Спасать Иуду надо! — девичьи закраснелся Варфоломей и пощекотал Голубя под крылышком. Голубь немедленно выгнулся, надул зоб и привычно заворковал, шаркая лапками. — Если мы его не спасем…
— И как мы это сделаем? — прищурился Сын Божий. — На приступ лечебницы пойдём? С арфами наперевес?
— Заговорит кариотянин, — раздумчиво бросил Иаков, — все мы туго заскучаем.
— Ты с жаргоном завязывай, — посоветовал Сын Божий. — Среди нормальных людей сидишь, а не заезжих барыг на дорогах к Самарре шелушишь. Дело серьёзное.
— Вот и я говорю, — кивнул Иаков. — Стремно, брат.
— Банда путчистов! — с отвращением сказал на миг протрезвевший Дух. — Смотреть на вас отвратно. На кого помыслили руку поднять?
— Зачем я с вами связался? — заныл Голубь. — Жили себе… Ну, славословили, конечно, не без того. Так ведь ему нравилось! А теперь что?
Варфоломей снова погладил его, и Голубь потянулся к апостолу клювиком.
— Хватит ныть, — решительно сказал Иаков. — Надо идти Иуду с кичи вынимать!
— А если херувимов подкупить? — поинтересовался молчавший до того Левий Матвей.
Все повернулись к бывшему мытарю.
— Был я у лечебницы, — сказал практичный апостол. — Поглядел я на жизнь херувимскую. Морды у них львиные, сами они велики и жрать постоянно хотят. А мяса в Раю нет! Надоело им, поди, на финиках да акридах сушёных сидеть. Не очень на них пожируешь!
— Да где мы мясо-то возьмём? — вынырнул из небытия Дух. — Я уж и сам его вкуса не помню!
19
Двое нежились под солнцем.
— А чего Тебе, Господи, хочется? — простодушно спросил архангел Гавриил.
Бог зевнул и откровенно признался:
— А ничего Мне, Гаврюша, не хочется. Скучно Мне!
— Я вчера Иуду допрашивал, — сообщил архангел.
— Молчит?
— Молчит. Второй раз, говорит, я Его не предам.
— Значит, есть чего предавать, — заметил Бог. — Нажать надо. Крепенько нажать.
— Не по-Божески будет, — усмехнулся Гавриил.
— Да ну? — удивился собеседник. — А разве Мною где-нибудь сказано «не пытай»? Что Господу страдания неправедной души? Я и в Потоп сожалений не чувствовал. Грешник мучиться и страдать должен, и всё равно, где он страдает, — в Аду или в Раю. Нажми на него, Гаврюша, крепко нажми!
— Нажимал уже, — признался архангел.
— И что же? Молчит?
— Воет…
Они помолчали. Вокруг жужжали пчёлки, трудолюбиво собирая нектар с цветочков, боролись среди берёзок косолапые славные медвежата, ласточки быстрокрылые в небе летали. Лепота кругом. Одно слово — Рай.
Вдали слышались звон арф и протяжное пение, сопровождаемое возгласами «аллилуйя!».
Бог пожевал губами.
— Частушки, говоришь, про меня пели?
— Пели, Господи!
— Не помнишь? Люблю, брат, народное творчество.
Гавриил задумался и пропел не лишённым приятности голосом:
— Что-то они не то поют, — задумчиво проворчал Бог. — На митингах они иное горланят.
— На проповедях и Ты, Господи, другой, — возразил архангел.
Бог снова надолго замолчал.
Удивлённый его долгим молчанием, архангел заглянул в одутловатый Лик — не спит ли?
Бог не спал.