Шпион для Германии

Я слушал радио еще в течение часа. Джоан прошла из ванны в соседнюю комнату. Если ФБР взяло меня на крючок, зачем ему оставлять своего агента здесь в качестве сторожа? Ведь его сотрудники могли бы уже давно появиться и арестовать меня. «Ты просто видишь во всем подозрительное», — сказал я себе. И тут же вспомнил, что она нисколько не испугалась моего пистолета и не задавала почти никаких вопросов.

В моей душе шла борьба: остаться или уйти. И на то, и на другое были весомые причины. Мой внезапный уход может вызвать у Джоан подозрения. Остаться же здесь — значит подвергнуть себя риску оказаться в ловушке. Впрочем, если меня засекли, дом все равно уже окружен и мне не удастся незаметно покинуть его.

Выпив последний глоток виски, улегся спать, но раз пять просыпался. Часам к пяти утра мне все стало безразлично. Этот фатализм подарил мне пять часов сна.

Когда я проснулся, Джоан уже не было. Чтобы меня не будить, она позавтракала на кухне. Чашка ее стояла еще на столе. На краю чашки виднелся слабый след губной помады. Во время войны американская губная помада была, видимо, тоже не слишком хороша. Я помыл чашку, принял душ, съел два оставшихся гамбургера и отправился в путь, чтобы навестить мистера Брауна на Сорок первой улице. По делам, связанным с атомным шпионажем…

Пересекая перекрестки, проверял, нет ли за мной хвоста. В голове появилась мысль, что, пожалуй, лучше было бы встретить Рождество у елки вместе с Джоан, чем охотиться за «Манхэттенским проектом»: любовь предпочтительнее служения войне.

Но вот и Сорок первая улица. Я поднялся на восьмой этаж. Секретарша с красными волосами некоторое время раздумывала, продолжать ли ей заниматься своими ногтями или же уделить свое внимание мне. Наконец взглянув на меня, она произнесла:

— Сегодня вам повезло, мистер Браун на месте. Но вы ведь собирались прийти вчера?

— Да, я собирался, но ведь никогда не поздно увидеть вас, или это не так?

— Ха-ха! — ответила она. — Сегодня состязания по боксу. Если вам удастся приобрести билеты, то я бы с удовольствием пошла.

— А я бы с большим удовольствием сходил в театр, — возразил я.

— Поговорим, когда вы выйдете от шефа, — решила она.

Она поставила на столик свой лак для ногтей и вошла в соседнюю комнату. Через две минуты она оттуда вышла.

Браун был маленьким нервным человечком. Он встал и пошел навстречу мне с распростертыми объятиями.

— Что я могу для вас предпринять? — спросил он.

— Сначала сделать стены и двери звуконепроницаемыми, — заявил я.

Он посмотрел на меня удивленно:

— У меня нет никаких секретов.

— Парочка все же наверняка есть.

Он сел на свое место и предложил мне сигарету. Я отказался.

— С 1938-го по 1942 год вы сотрудничали с немецкой секретной службой, — начал я. — За свою деятельность вы получили шестьдесят четыре тысячи двести девяносто три доллара и сорок центов. Деньги эти вы будто бы выплатили своим подручным. Вы — единственный, кто тогда уцелел при повальных арестах. И вот я здесь, чтобы получить компенсацию.

Руки и ноги у него задрожали. Глаза остекленели и стали похожи на глаза кролика, увидевшего змею.

— Кто вы? — произнес он.

— Для вас меня зовут Кеннет Смит, — ответил я. Сделав паузу, я посмотрел в окно, прикидывая,

слышит ли наш разговор красноволосая секретарша, и продолжил:

— Прибыл я из Германии, из самого Берлина. Если вы мне кое в чем поможете, с вами ничего не случится… Тогда вы поработали очень неплохо.

— Вы с ума сошли, — заявил Браун. — Тогда все было совершенно по-другому. А теперь Германия проиграла войну.

Вскочив, он стал ходить по комнате взад и вперед, размахивая руками и с трудом произнося слова. Около телефона он остановился.

— Что, если я сейчас позвоню в ФБР?.. — сказал он.

— Тогда вас повесят, — предупредил я его и добавил: — Впрочем, и меня тоже. Американская секретная служба не делает здесь различий. Тех, кто когда-либо работал против Америки, отправляют к чертям собачьим. Мне, видимо, не стоит вам даже об этом говорить.

Он кивнул:

— У меня семья, и я создал своими руками дело, дающее мне средства к существованию. Германия проиграла войну. Видит Бог, я не имел бы ничего против, если бы она ее выиграла. Я ненавижу Америку. Более десяти лет мне пришлось мыть тарелки, и каждый полицейский мог на меня накричать. Все те годы любой мог похлопать меня по плечу и сказать: «Ну ты, грязная свинья!»…

— А теперь у вас маклерская контора и прелестная секретарша, — перебил я его. — И все это за деньги, полученные вами из Берлина.

Подойдя к окну, я посмотрел на улицу и вновь повернулся к Брауну.

— Я дам вам шанс сохранить все это, — произнес я. — И навещу еще лишь раз, если вы сообщите то, что мне надо знать. Как только вы сведете меня с людьми, с которыми я хотел бы познакомиться, вы тотчас же будете свободны. Вы умрете для нас. Независимо от того, как начнут развиваться дальше события.

Мне даже стало его жаль. Мое посещение явилось для него настоящим ударом. Но к черту сентиментальность! Ведь мне-то никто не посочувствовал. Тот, кто ступил на дорогу дьявола, должен идти по ней и дальше, хочет он того или нет.