Шпион его величества

В этот час народу у Кришкевича было не много. Мое внимание привлек один поляк. У него явно была военная выправка. Он пил напропалую шампанское и нещадно бранил Наполеона. Посетители и те, кто прислуживал в зале, его явно сторонились и глядели на него с опаской. Я же подошел и завел с ним разговор.

Он еще сильнее припустился на Бонапарта, явно высматривая, какое впечатление производят его слова. Тогда я стал поругивать, прости мне Бог, Александра Павловича. Тут пришел черед испугаться поляку. Он недоверчиво посмотрел на меня и замолчал. Посетители стали улыбаться. Отсев за отдельный столик, я написал записку полицмейстеру Вейсу, дабы он прислал поляка ко мне к семи часам вечера.

Времени еще было достаточно. Я прошелся по Доминиканской и Свенто-Янской улицам, встретил генерал-интенданта Егора Францевича Канкрина (впоследствии министр финансов и автор многих книг, от учено-экономических до романов. – Позднейшее примечание Я. И. де Санглена). Он шел под своим неизменным зеленым зонтиком.

Он, конечно, невероятный чудак, но умница необыкновенный. И в нем есть какая-то странная и даже неожиданная для финансиста честность. Канкрин, кстати, тоже знает, что мне велено искать французских офицеров, и вообще знает про агентов Бонапарте. Господи, хоть бы мне удалось сохранить тайну графини Коссаковской!

Апреля 19 дня. Одиннадцать часов ночи

Поляк явился ровно к семи вечера, как и было ему назначено.

Я потчевал его чаем, расспрашивал об его житье-бытье. Разговора о политике не было и в помине.

«Гость» поведал мне, что с двумя своими товарищами хотел бы возвратиться в Варшаву, но что, вероятно, теперь никого не пропустят. Я отвечал, что попробую ему помочь в этом деле.

Тут же вызвал к себе на квартиру начальника моей канцелярии Протопопова, чтобы записать имена поляка и его двух товарищей и заготовить им паспорты.

Пока тянулась эта канитель, полицмейстер Вейс вместе с полковниками Розеном и Лангом, как всегда, неутомимыми, по моему распоряжению, предварительно ими полученному, произвели в квартире поляка сокрушительный обыск.

Я приказал им взломать полы, а в случае нужды – трубы и печи. Сам же старался как можно долее задержать своего гостя. Он, кстати, назвался шляхтичем Дранженевским, никогда не служившим в военной службе.

Около восьми часов явился полицмейстер Вейс, вымазанный в саже и известке, весь обсыпанный древесной пылью, но бесконечно счастливый, с застывшей на лице блаженной улыбкой.

Я вышел из комнаты, приказав караулу гостя не выпускать.

Вейс, находившийся в состоянии какого-то лихорадочного возбуждения, вручил мне следующие бумаги, которые были обнаружены в печной трубе и под полом: 1) инструкция генерала Рожнецкого, данная поручику Дранженевскому; 2) патент на чин поручика, подписанный самим Бонапарте; 3) записки Дранженевского о нашей армии и наших генералах. И еще полицмейстер представил мне замшевый пояс, в который было вложено пять тысяч червонцев (нужно проверить, не фальшивые ли они; Вейс обещал выяснить).

Со всеми этими бесценными сокровищами я вернулся в комнату и начал форменный допрос поручика.

Тот был в ужасе. Казалось, глаза у него вылезут из орбит.

Я подумал даже, что он заплачет или грохнется в обморок при виде бумаг, которые я вывалил на стол.

Отпираться было бессмысленно, и он во всем почти сразу сознался, назвав имена и двух своих товарищей. Получив от Дранженевского их адреса, я отдал приказ Вейсу, Бистрому, Розену и Лангу взять с собой еще шестерых солдат из караула и арестовать сообщников поручика Дранженевского.

Не успели еще все они отправиться, как меня срочно вызвал государь.

Только завидев меня, Александр Павлович сразу же сказал:

– Санглен, ты так никого и не смог до сих пор отыскать, а вот Балашов – молодец! Он уже представил мне трех шпионов. Это французские офицеры, им обнаруженные. И я велел уже их арестовать.

– А представил ли Балашов вашему величеству документы о французских шпионах? – резонно осведомился я и тут же добавил: – Доказательства тут совершенно необходимы, а то любого иностранца можно объявить шпионом.

Государь сказал, поглядывая на меня несколько изумленно – он, видимо, полагал, что известие о балашовской «победе» повергнет меня в прах, и еще он, видимо, не мог предположить, что министр полиции станет его надувать:

– Нет, никаких бумаг Балашов мне не представил, но думаю, что все сделано по форме. И он еще представит все, что следует. Ты лучше о своих успехах расскажи.

Я тут же ответил:

– Ваше величество, позвольте мне завтра утром представить трех французских шпионов с документами: среди них один поручик и два статских чиновника.

– Как же это? – изумился император. – Ты хочешь сказать, что Балашов меня обманывает? Да? Я правильно понимаю?

– Государь, – сказал я как можно невозмутимее, – это обычный полицейский прием: схватить первых попавшихся бродяг, выдать их за шпионов и отправить подалее, чтобы молчали. Насколько я знаю, именно так поступал граф Пален при вашем батюшке императоре Павле I.