Шпион, или Повесть о нейтральной территории

— Очень неуважительно с его стороны не быть дома в такое время, — строго сказала Кэти. — А что, если отец захочет в последние минуты составить завещание — кто напишет ему такую важную, серьезную бумагу? Гарви очень неуважительный и пустой человек.

— А может, он уже написал эту бумагу?

— Ничего удивительного, если и написал, — ответила экономка, — ведь он целые дни смотрит в библию.

— Очень хорошая книга, — торжественным тоном заявил негр. — Мисс Фанни читает ее Дине.

— Ты прав, Цезарь, библия — самая лучшая книга. У того, кто читает ее так часто, как отец Гарви, наверное есть на то особые причины. Это понятно всяком здравомыслящему человеку.

Кэти поднялась со стула, тихонько прокралась к комоду в комнате больного старика, вынула из ящика тяжелую библию в толстом переплете с массивными медными застежками и вернулась к Цезарю. Книгу быстро раскрыли и принялись перелистывать. Кэти не была большим грамотеем, а Цезарь и вовсе не знал букв. Экономка некоторое время разыскивала слово “Матфей”, а когда нашла, с гордостью показала его внимательно следившему за ней Цезарю.

— Хорошо, теперь читай по порядку, — сказал негр, глядя через плечо домоправительницы и держа длинную тонкую свечу из желтого сала так, чтобы ее слабый свет падал на книгу.

— Ладно, но придется начать с самого начала, — отозвалась Кэти, аккуратно перелистывая страницы в обратную сторону. Наконец, перевернув две сразу, она нашла густо исписанный лист. — Вот, — сказала Кэти, задрожав от нетерпения, — вот эти слова. Я ничего бы не пожалела, лишь бы узнать, кому он завещал большие серебряные пряжки для башмаков…

— Читай, — коротко сказал Цезарь.

— “…и черный ореховый комод…” Гарви не нужна такая мебель, раз он не женится…

— Почему не нужна? Ведь была же она нужна отцу.

—..и шесть серебряных столовых ложек… Гарви всегда ест оловянной ложкой!

— Может, он это здесь все сказал без многих слов, — заметил многозначительно Цезарь, указывая кривым темным пальцем на раскрытую страницу.

Итак, последовав совету Цезаря и побуждаемая собственным любопытством, Кэти принялась за чтение. Стремясь скорее добраться до наиболее интересной для нее части, она начала сразу с середины:

— “Честер Бёрч, родившийся сентября первого, 1755 года”, — прочитала Кэти с запинками, не делавшими большой чести ее учености.

— Так что он ему дает?

— “Абигайл Бёрч, родилась июля двенадцатого, 1757 года”, — тем же тоном продолжала экономка.

— Ей, верно, отдает ложки.

— “Июня первого, 1760 года. В этот страшный день кара разгневанного бога поразила мой дом…"

Мучительный стон, донесшийся из соседней комнаты, заставил Кэти невольно закрыть книгу, а Цезарь задрожал от испуга. Никто из них не решился пойти взглянуть на больного, но оба слышали, что он по-прежнему тяжело дышит. Все же Кэти не отваживалась снова открыть библию и, осторожно защелкнув застежки, молча положила книгу на стол. Цезарь опять уселся в кресло и, смущенно оглядевшись вокруг, заметил:

— Видно, пришел его час.

— Нет, — торжественно сказала Кэти, — он проживет до прилива или пока не запоет первый петух.

— Бедняга! — продолжал негр, придвигаясь еще ближе к огню. — Я надеюсь, он будет лежать тихо, когда умрет.

— Нисколько не удивлюсь, если наоборот: говорят, человек, беспокойный при жизни, не знает покоя и в гробу.

— Джонни Бёрч по-своему очень хороший человек. Все не могут быть священниками; если все будут священниками, кто же будет паствой?

— Ах, Цезарь, только тот хорош, кто поступает хорошо! Ну скажи, для чего зарывать честно нажитое золото в землю?

— Господи! Верно, для того, чтобы скиннеры его не нашли. Но, если он знает, где золото, почему он его не выкопает?

— Должно быть, на это есть причины, но тебе их не попять, — ответила Кэти и придвинула стул, чтобы ее платье прикрыло магический кирпич, под которым втайне хранил свое богатство Бёрч; не удержавшись, чтобы не сказать о своем секрете, хоть ей и не хотелось выдавать его, Кэти добавила:

— Шероховатое снаружи часто содержит гладкое внутри.

Не сумев проникнуть в скрытый смысл этой загадки, Цезарь огляделся по сторонам, и вдруг его блуждающие глаза остановились и зубы застучали от страха. Кэти тотчас заметила, как изменилось лицо негра, и, повернувшись, увидела, что на пороге стоит разносчик.

— Он жив? — спросил Бёрч дрожащим голосом, видимо страшась услышать ответ.

— Жив, — ответила Кэти и, проворно поднявшись, услужливо предложила свой стул. — Он не умрет до рассвета или пока не кончится прилив.

Разносчик ничего не замечал. Услышав, что отец жив, он на цыпочках прошел в комнату умирающего. Отца и сына связывали далеко не обычные узы. Друг для друга они были самыми дорогими в мире людьми. Если бы экономка прочитала еще несколько слов, написанных на листке, она узнала бы печальную историю их несчастий. Одним ударом они лишились близких и достатка, и с того дня, где бы они ни были, за ними по пятам следовали горе и гонения. Подойдя к постели, Гарви наклонился над больным и, задыхаясь от волнения, прошептал ему на ухо:

— Вы узнаете меня, отец?