Шпион, которому изменила Родина

Никогда прежде я не был в лютеранской кирхе. Органная музыка, прихожане, сидящие на длинных узких скамейках, похожих на школьные парты, строгий по сравнению с православными церквами интерьер-все это тоже было непривычно. Поражал сам мирный уклад жизни города и то, что не было заметно следов разрушений. Но даже там, где они были, на месте разрушенных зданий разбивались скверы. Правда нам попалось несколько домов, у которых взрывной волной сбросило черепицу с крыши. Над домом возвышался только скелет стропил с редкой обрешеткой. Это смотрелось как-то странно еще и потому, что почти все фасады были увиты вьющимися растениями. Нередко увиты настолько плотно, что трудно было даже определить, из чего сделаны стены. Такие строения походили на старинные перевернутые остовы парусных судов или заброшенные замки.

На одной из улиц я чуть не налетел на человека, одетого в черный костюм, с черной плюшевой шапочкой на голове и специальным инструментом, который не спутаешь ни с каким другим. Это был трубочист. А встреча с ним. как я помнил еще из детских книжек, означала удачу и исполнение желаний. Я даже сказал ему какое-то приветствие, и, чуть ли не по-русски

Мы дошли до базарной площади. Здесь работали аттракционы. Под музыку взрослые и дети кружились на карусели. Вокруг нее почему-то не было никакого ограждения, даже маленького барьерчика. Я подумал, что сейчас какой-нибудь подвыпивший зевака или, не дай Бор, ребенок зацепится за пролетающие в считанных сантиметрах от толпы колесницы. Но этого не произошло.

Первые выходы в Эссен остались в памяти немногими, отрывочными эпизодами. Мысль напряженно работала в одном направлении: как связаться с товарищами в Сумах.

Мы купили необходимые художественные принадлежности и направились к трамвайной остановке, время свободы подходило к концу. Но мой немец, видя очевидно, что на меня город не произвел особого впечатления, решил показать мне еще одну достопримечательность Он повел меня на узенькую улочку Кончалась она тупиком, а по обе стороны ее стояли обычные двух-трехэтажные дома. Старый конвоир с помощью жестов и нескольких русских слов пытался объяснить, что хочет показать мне что-то такое, чего я никогда еще не видел… Но ничего примечательного я пока не замечал, если не считать идущих нам навстречу мужчин, преимущественно немолодых, среди которых было немало инвалидов в солдатской форме.

Мы прошли еще совсем немного, и я увидел действительно для меня нечто необычное. У подъездов домов стояли женщины. А вот удивительным было то, что каждая была буквально заштукатурена румянами и пудрой. Они зазывали всех желающих развлечься. Всего за пять марок. Едва мы оказались в поле их внимания как я попал под перекрестный огонь: молодые парни сюда заглядывали, видимо, редко, а постоянными клиентами были пожилые солдаты и калеки.

«Дамы» выставляли напоказ свои прелести, которые и так все были на виду Я испытывал нечто среднее между любопытством и жалостью к «нещадно эксплуатируемым» женщинам — наше воспитание дало себя знать! Одна из нимф, приняв мою стойкость за иностранную нерешительность, устремилась ко мне, вытянув вперед ладонь с растопыренными пальцами — это, видимо, был ее привычный жест взбадривания: взъерошить волосы и тем самым сразить клиента! Я попытался увернуться от этого натиска, но не тут-то было: красотка потеряла равновесие, всей тяжестью телес навалилась на меня и к тому же обдала одуряющим запахом своей безудержной косметики Я еле выбрался из-под нее Вокруг раздавались ехидные смешки и патентованные шуточки (я никогда раньше такого от женщин не слыхивал!). Смехом встретил меня и порезвившийся конвоир… И все это совершенно бесплатно.

Пора было возвращаться в лагерь Там жизнь для большинства заключенных шла от сигнала до сигнала. Сигнал — отбой, сигнал — подъем, сигнал — на работу Сигнал — принятие пищи, если лагерную кормежку можно было назвать пищей. Тем не менее это всегда был самый долгожданный сигнал… Выстраиваемся с мисками Сегодня на ужин «киршензуппе» — вишневый суп! Каждый получает черпак мутной, розоватой похлебки. Вода, а в ней — косточки от вишен, аккуратно очищенных, без мякоти. Скорее всего отходы от производства джема. Для такого супа ложка не нужна. Больше на ужин ничего не положено. Хлеб — смесь опилок и отрубей— выдается один раз в день. Залпом выпиваю так называемый суп. От такой кормежки быстро останутся кожа да кости. Только подумал об этом, слышу обращенные ко мне слова:

— Не продадите ли вы свои косточки?

— Что?! — я не сразу догадался, что он имел в виду.