Шпион, которому изменила Родина

Среди довольно обширного круга знакомых Элизабет фон Кеслер встречались разные люди. Меня в первую очередь интересовали те, кто мог быть источником секретной информации. Но были и просто очень интересные личности. Как-то меня познакомили с профессором, доктором теологии. Он слыл человеком высокой морали, больших познаний и ума. Узнав о предмете его исследований — религии, я едва не рассмеялся. В мое наивно упрощенное миропонимание не укладывалось, как может умный, образованный человек верить в какую-то чепуху, когда все уже давно известно, когда доказано, что Бога нет и быть не может. При первом же удобном случае я ринулся в дискуссию, полагая, что легко смогу доказать профессору несостоятельность его религиозных взглядов. Я не подумал о том, что мои аргументы, позаимствованные из массовой атеистической пропагандистской литературы, пригодны лишь для «внутреннего пользования». Но куда там! Я пошел на профессора, как бык на мулету, но все мои выпады тут же легко парировались им. Он был мудр, великодушен и снисходителен. Ему понадобилось всего несколько минут, чтобы обезоружить меня, доказать мое полное невежество в религиозных проблемах. Он мог бы на этом прекратить разговор, но продолжал терпеливо беседовать со мной. Не навязывал своего мнения и не высмеивал моего невежества, он просто открывал глубины неведомых мне явлений и бездны мироздания.

Запомнилась беседа с другим ученым-лингвистом. На мой вопрос, какой язык признан самым благозвучным, он, не колеблясь, назвал эстонский. В ту пору этот язык мне не приходилось слышать. Позже, когда я познакомился с этим языком, меня удивила непривычная мягкость его звучания, отсутствие резких звукосочетаний. В этом языке не было ни «шипящих», ни «рычащих» звуков. Правда, мне он показался немного пресным.

Раза три я посетил оперный театр, где выступала Лиля Колесова. В один из вечеров шла опера Рихарда Штрауса «Саломея». В антракте я решил зайти к Лиле и отправился за кулисы. А в это время неожиданно обнаружилась нехватка статистов для заключительной сцены. Всем не занятым в спектакле мужчинам предложили немедленно облачиться в костюмы императорских стражников и вооружиться деревянными мечами и фанерными щитами. В эту «облаву» попал и я. Сопротивляться не стал. Вместе с другими нацепил доспехи. Нам надлежало внимательно слушать и, как только император пропоет: «man totet dieses Weib!»[11], ринуться на сцену и «прикончить» весьма симпатичную, правда, несколько полноватую, исполнительницу роли Саломеи. Мы очень старательно выполнили это задание, слава Богу, не нанеся ей серьезных телесных повреждений.

Правда, «убиенная» потом жаловалась помощнику режиссера, поправляя тунику и лифчик, что статисты были чрезмерно темпераментны… Но это было чуть позже. А едва начался второй акт, в зрительном зале-вспыхнул полный свет. Действие на сцене было приостановлено. Все взоры обратились к ложе почетных гостей. Сквозь щель в декорациях я увидел того, кто привлек к себе все внимание: маленький, совсем древний старичок, с копной седых, совершенно белых кудрей. Он кланялся зрителям и артистам. Все стоя приветствовали его. Это был сам Рихард Штраус…

Я познакомился с гастролировавшими в Вене артистами парижской балетной труппы известного русского балетмейстера Князева, и в том числе с популярным исполнителем характерных танцев Рикардо. Он бежал из СССР в 1938 году, после того как его отец и мать стали жертвами сталинских репрессий

Тогда ему было восемнадцать лет. Он тайно проник в трюм парохода и спрятался в угольном бункере Рикардо не считал себя изменником Родины. Приводил в пример тех, кто в свое время по тем или иным причинам тоже покидал Родину, как, например Плеханов, Ленин, Горький, Куприн, Эренбург, Алехин, Шаляпин и многие другие. Напротив, он считал предателями тех. кто мог, но не предотвратил массовых репрессий против ни в чем не повинных людей. И тех, кто превозносил проводимую политику.

— Восхваляют на все лады, соревнуясь, кто лучше, мудрейшего из мудрейших, Великого Вождя, дорогого и горячо любимого отца всех народов. Беззастенчиво врут самим себе и другим! — восклицал горестно Рикардо, но при этом он верил в здравый дух народа, в способность излечиться от этой болезни. Верил, что сможет снова вернуться домой.

С Рикардо я виделся дважды. В последний раз, когда мы ехали в трамвае, его внимание привлекла хорошенькая молодая женщина Сам он выглядел весьма эффектно. Я заметал, что женщины проявляли к нему интерес, и, видимо, он был избалован их вниманием. Он вслух по-русски высказал довольно откровенную фразу относительно ее соблазнительной внешности, полагая, что его никто не поймет Лицо женщины оставалось рассеянно-спокойным Она словно не замечала Рикардо. Но когда он вышел на остановке, а я оказался рядом с ней, она на чистейшем русском языке сказала:

— Передайте вашему другу, что он слишком самонадеян. Когда-нибудь это его подведет.