Шпион по призванию

— Даже если бы отца отпустили завтра, — усмехнулся Роджер, — ему понадобилось бы много времени, чтобы добраться домой, и сверх того «несколько месяцев, чтобы устранить прежние препятствия, а как только мне исполнится шестнадцать, я буду в безопасности. Так что война обернулась для меня чудесным спасением. Служить в армии достаточно скверно, но месяцами торчать гардемарином на корабле, питаясь черствыми сухарями и выслушивая указания каждого Тома, Дика и Гарри… при одной мысли об этом меня бросает в дрожь!

— Как ты, должно быть, помнишь, Сенека по этому поводу мудро замечал: «Quoe fuit durum pati, meminisse dulce est» 9. А каковы твои планы?

— У меня их нет, сэр, и я буду охотно руководствоваться вашими указаниями, во всяком случае, что касается обучения в высшей школе. Моя мать, я уверен, согласится с любыми занятиями, которые вы сочтете подходящими для меня.

— Помимо обычного курса, ты уже сейчас изучаешь французский язык. Немногие мальчики проявляют интерес к современным языкам, и меня удивило, когда в прошлом году ты попросил у меня разрешения изучать французский. Зачем тебе это понадобилось, Брук?

— Потому что я надеюсь отправиться в путешествие.

— Для своего возраста ты отлично владеешь латынью и греческим, а так как латынь является языком общения всех образованных людей, то, я думаю, на континенте ты вполне можешь ею обойтись.

— Несомненно, сэр, но, владея латынью, английским и французским, я смогу понимать людей всех сословий.

Старый Тоби окинул задумчивым взглядом худощавую фигуру и энергичное лицо собеседника. Паренек обладал поразительной для столь юных лет уверенностью в себе, был хорошо сложен, обещая стать красивым мужчиной. Эти темно-голубые глаза — несомненно, дар матери-шотландки — вкупе с коротким прямым носом, крепкими белыми зубами и волевым подбородком погубят не одну женщину. Умудренный опытом старик поймал себя на мысли, что недолго ждать того времени, когда парень соблазнит хорошенькую горничную или работницу с молочной фермы. Прежде чем принять духовный сан, дабы обеспечить себя синекурой, Старый Тоби был завзятым бабником, а потому считал шестнадцатилетнего юношу, который не затаскивает девушек на сеновал, либо больным, либо ненормальным. В те годы люди рано начинали сражаться и любить.

При взгляде на руки Роджера ход его мыслей несколько изменился. Красивые, сильные, хотя в данный момент и не Слишком чистые, руки паренька имели интересную особенность — необычайно длинные мизинцы, почти достигавшие ногтей средних пальцев.

Хирогномия — определение характера по форме руки — столь же стара, как гадание, и одно время Старый Тоби питал к ней интерес. Он припомнил, что слишком длинные мизинцы считаются противовесом излишней импульсивности, о которой свидетельствуют сильные большие пальцы, и указывают на умение их обладателя влиять на окружающих. В древности людям с длинными мизинцами не без оснований приписывали качества, присущие богу Меркурию, и утверждали, что они владеют даром на редкость выразительно излагать свои мысли устно и письменно, а также ловко манипулировать другими, прилагая знания к решению касающихся их вопросов.

Старый Тоби удивился, что раньше не заметил длинных мизинцев Роджера, и порадовался этому открытию, так как способность юноши к языкам и легкость, с которой он выражал свои мысли, служили доказательствами жизнеспособности древней, но ныне отвергнутой хирогномии.

— Полагаю, — медленно произнес Старый Тоби, — во время каникул ты должен посоветоваться с матерью, спросить, есть ли у нее какие-либо планы насчет твоего будущего.

— Да, сэр, но был бы очень вам обязан, если бы вы сделали какие-либо предложения, которые я мог бы ей передать.

— У тебя есть собственные деньги или хотя бы шанс их получить?

Роджер покачал головой:

— Родственники лишили мать наследства, когда она вышла замуж против их воли, а отец, помимо жалованья, имеет всего несколько сотен фунтов годового дохода.

— Очень жаль, потому что для джентльмена, не имеющего состояния, доступны немногие карьеры, помимо научной и военной. Ты категорически против поступления на военную службу?

— Боюсь, что да, сэр. Я не смогу всю жизнь подчиняться людям, уважать которых, я уверен, у меня не будет никаких оснований.