Шпион, пришедший с холода. Война в Зазеркалье (сборник)

Едва ли мне стоит объяснять вам, что глава нашей контрразведки был бы всегда последним, на кого могло пасть подозрение в шпионаже. Сама по себе такая мысль кажется настолько немыслимой, настолько неправдоподобной, что очень немногие допустили бы ее, не говоря уже о том, чтобы высказать вслух! И я сам должен принять на себя часть вины, потому что слишком долго и упрямо отказывал себе в праве сделать столь дерзкое умозаключение. Что было с моей стороны большой ошибкой.

Но, товарищи, однажды наступил момент, когда решающие доказательства попали к нам руки. Я предлагаю заслушать показания свидетеля сейчас. – Он повернулся и посмотрел в дальний угол зала. – Предоставим слово мистеру Лимасу. Проводите его сюда.

Охранники, сидевшие по обеим сторонам от него, поднялись, и Лимас прошел узким, шириной не более двух футов проходом, оставленным между скамьями по центру зала. Еще один страж показал, что он должен встать лицом к столу. Фидлер также продолжал оставаться на ногах, стоя в каких-нибудь шести футах от него. Но сначала к нему обратилась президент трибунала.

– Свидетель, назовите свое полное имя, – попросила она.

– Алек Лимас.

– Сколько вам лет?

– Пятьдесят.

– Вы женаты?

– Нет.

– Но были?

– На сегодняшний день я не женат.

– Кто вы по профессии?

– Помощник библиотекаря.

Фидлера ответ разозлил, и он резко вмешался:

– Однако ранее вы служили в британской разведке, не так ли?

– Да. До прошлого года.

– Трибунал ознакомился с протоколами ваших допросов, – продолжал Фидлер. – Но я бы хотел, чтобы вы еще раз напомнили его членам о разговоре, который состоялся у вас с Питером Гилламом приблизительно в мае прошлого года.

– Вы имеете в виду разговор о Мундте?

– Да.

– Я уже все подробно рассказывал. Эта беседа состоялась в Цирке – так мы называем нашу штаб-квартиру, расположенную на Кембридж-серкус в Лондоне. Я столкнулся с Питером в коридоре. Я знал, что он занимался делом Феннана, и спросил, что случилось с Джорджем Смайли. Потом разговор коснулся погибшего Дитера Фрея и Мундта, который оказался замешан в деле. Питер сказал, что Мастон – наш номинальный руководитель в то время – не хотел бы, чтобы Мундта задержали.

– Как вы интерпретировали эту информацию? – спросил Фидлер.

– Я знал, что Мастон наделал много ошибок в деле Феннана и ему едва ли хотелось бы, чтобы какой-то компромат на него всплыл в том случае, если бы Мундт появился в Олд-Бейли[19].

– Если бы Мундт был схвачен, ему бы предъявили официальные обвинения? – вставила вопрос президент трибунала.

– В зависимости от того, кто бы его арестовал. Если бы он попал в руки полиции, о нем непременно доложили бы министерству внутренних дел. После чего уже ничто не помогло бы ему избежать обвинительного заключения.

– А если бы его первыми сумели поймать люди из вашей организации? – поинтересовался Фидлер.

– О, это совсем другой коленкор. Допускаю, что они сначала основательно допросили бы его, а потом попытались бы обменять на одного из наших людей, попавших в вашу тюрьму, или же они выписали бы ему билет в один конец.

– Что это значит?

– Негласно избавились бы от него.

– То есть ликвидировали? – Вопросы теперь задавал Фидлер, а члены триумвирата прилежно записывали все в лежавших перед ними блокнотах.

– Мне точно неизвестно, как это делается. Я никогда ни в чем подобном участия не принимал.

– Но разве они не попытались бы завербовать его как своего агента?

– Могли попытаться, но у них ничего бы не вышло.

– Откуда такая уверенность?

– О, ради бога, я уже тысячу раз повторял одно и то же. Я же все-таки не какой-то тюлень из зоопарка. Четыре года под моим началом работала вся берлинская резидентура. И если бы Мундт стал одним из наших агентов, я бы об этом знал. Просто не мог не знать.

– Понятно.

Фидлера, казалось, удовлетворил такой ответ, потому скорее всего, что он едва ли многое прояснил членам трибунала. И он перенес акцент на операцию «Роллинг стоун». Заставил Лимаса снова рассказать о мерах безопасности и сложных предосторожностях при передаче досье, о письмах в банки Копенгагена и Хельсинки и об ответе, который Лимас получил из одного из них. Потом, обращаясь к членам трибунала, Фидлер дополнил его рассказ своим комментарием: