Шпион, пришедший с холода. Война в Зазеркалье

Насколько мог судить Эвери, Холдейн и в самом деле был доволен прогрессом в подготовке Лейсера. Они имели возможность близко наблюдать за ним во время разнообразных действий, которые ему приходилось выполнять, и с едким любопытством людей, во многом более слабых, чем он сам, подмечали его неудачи и подвергали проверке его сильные стороны. Со временем, когда они завоевали его доверие, Лейсер порой становился обезоруживающе откровенным: ему нравились разговоры на глубоко интимные темы. Он был их креатурой; он теперь отдавал им себя целиком, а они накапливали это все, как бедняки копят на черный день. Они поняли, что департамент нашел тот самый канал, в который можно было направить энергию Лейсера, а Лейсер, как человек с повышенным сексуальным аппетитом, нашел в своей новой работе возможность по-новому использовать одаренность в любви, которой наделила его природа. Было заметно, например, что ему доставляет удовольствие подчиняться командам, выполняя их с рвением, которое он прежде тратил на другие цели. Холдейн и Эвери подметили даже такую тонкость: Лейсер воспринимал их как два противоположных полюса абсолютной власти над собой. Один из них достигал ее, строго придерживаясь стандартов, которые оставались для Лейсера недостижимыми, что он понимал, и второй – юношеской доступностью и открытостью, добротой и полной зависимостью от собственного характера.

Лейсеру нравилось разговаривать с Эвери. Он вспоминал о своих связях с женщинами во время войны. При этом Лейсер исходил из того – и это раздражало Эвери, но не слишком, – что любой мужчина, которому перевалило за тридцать, женатый или нет, ведет активную и разнообразную сексуальную жизнь. Вечерами, когда они надевали пальто и вдвоем отправлялись в паб, располагавшийся в дальнем конце улицы, Лейсер ставил локти на маленький столик, приближал к Эвери просветлевшее лицо и пускался в описание мельчайших подробностей былых любовных подвигов. При этом он держал руку у подбородка, и его тонкие пальцы шевелились, невольно следуя быстрой артикуляции губ. Подвигало его на эти откровенности не пустое тщеславие, а своеобразное понимание смысла дружбы. Все эти истории об изменах и прочих превратностях любовных отношений, были они правдой или плодом фантазии, он считал обязательной платой за сближение с Эвери. Но вот о Бетти он ничего не рассказывал даже ему.

Что до Эвери, то он за это время изучил лицо Лейсера так досконально, что ему уже не составляло труда в любой момент вызвать его образ в памяти. Он замечал каждое изменение в его чертах в зависимости от настроения. Если он уставал или впадал в депрессию, кожа на его скулах натягивалась, а не провисала, а уголки глаз и рта жестко приподнимались, делая его лицо типично славянским и порой даже загадочным.

От соседей или, быть может, от своей клиентуры он нахватался выражений и фраз, которые, будучи, вообще говоря, лишенными всякого смысла, ласкали его слух иностранца как типично английские. Он мог, например, ввернуть: «Это приносит определенное удовлетворение», считая подобное обезличенное предложение пригодным, чтобы с достоинством ответить почти на любой вопрос. Усвоил он и набор разнообразных клише на все случаи жизни. Словечки типа: «не бери в голову», «не надо раскачивать лодку», «бросьте хотя бы кость собаке» – так и сыпались из него, словно он стремился к образу жизни, суть которого еще не до конца понимал, и надеялся, что пропуском к нему могут послужить словесные штампы. В некоторых случаях Эвери приходилось подсказывать ему, что использованное им выражение уже давно не употребляется.

Иногда ему начинало казаться, что Холдейн презирает его за близость с Лейсером. Но все же чаще возникало другое чувство: через Эвери Холдейн находил способ передавать Лейсеру эмоции, которые был не способен уже вызвать в себе самом. Однажды вечером в начале второй недели, когда Лейсер заканчивал свои традиционно тщательные приготовления к выходу из дома, Эвери спросил Холдейна, не хотел бы он отправиться вместе с ними.

– А что я буду там делать? Совершать паломничество к святыням своей молодости?

– Я просто подумал, что вы можете встретить кого-то из старых друзей или завести новых.

– Даже если встречу, это станет нарушением всех правил безопасности. Я же здесь под чужим именем.

– Ах да, конечно. Извините.

– Кроме того, не все так неразборчивы в друзьях. – На лице Холдейна появилась суровая улыбка.

– Но ведь вы сами приказали мне держаться рядом с ним! – обиженно возразил Эвери.

– Именно так, и вы держитесь. С моей стороны глупо было бы жаловаться. Вы прекрасно справляетесь.

– Справляюсь с чем?

– С подчинением приказу.

В этот момент в дверь позвонили, и Эвери спустился вниз. При свете уличного фонаря он различил знакомые очертания одного из принадлежавших департаменту микроавтобусов. У порога стоял невысокий, ничем не примечательный мужчина в коричневом костюме и плаще. Коричневые ботинки были начищены до блеска. Это мог быть мастер, пришедший снять показания электросчетчика.