– Жарко, – усевшись на лавку рядом с Иваном, Таисья сбросила полушубок, стащила и теплые татарские сапоги, даже штаны из куньего меха – одета была по-мужски, как и полагалось охотнице. Вытянув босые ноги к огню, пошевелила пальцами и, лукаво взглянув на Раничева, медленно стащила с себя рубаху – последнее, что еще на ней оставалось.
– Думаешь, я зря тебя сюда зазвала? – выдохнула она, прижимаясь к Ивану горячим нагим телом. Губы ее нашли губы Раничева…
Сбросив рубаху, Иван медленно погладил девушку по спине, ощутил меж пальцами шелковистую нежность кожи, высокую, часто вздымающуюся грудь с затвердевшими сосками. Провел рукою по животу, опускаясь ниже…
Таисья застонала, выгнулась:
– Ну же…
Потом сварилась в котле дичь. Похлебали, опять завалились на лавку, и теперь уже Иван проявил инициативу, упиваясь нежным девичьим телом…
От жары и расслабленности разморило, Раничев чувствовал, как становятся тяжелыми веки, улыбался. Так вот зачем зазвала его сюда Таисья! Что и сказать, не зря проделали столь дальний путь. Опустив голову Ивану на грудь, девушка, казалось, дремала. Ан нет, встрепенулась вдруг, нагишом подбежала к двери, распахнула – сразу повеяло холодом – оглянувшись, облизала губы:
– Пора, Иване.
– Подожди…
Иван подошел к ней сзади, обнял, погладил по животу, наклонил, обхватывая руками тонкую талию…
Таисья застонала:
– И в самом деле пора… пора…
Они покинули заимку в полдень. Таська ходко шла впереди, и Иван едва поспевал за нею. Та оглядывалась иногда, улыбалась… но, как почему-то показалось Ивану, – отстраненно, словно бы и не было ничего между ними.
– Иване, – девушка остановилась вдруг, обернулась. – Ты только не говори никому про заимку. И – про нас, ладно?
– Само собой, – довольно кивнул Раничев.
Когда показалась вдали знакомая березовая рощица, уже темнело. Вспыхивали в небе серебристые бледные звезды, над воротной башней острожка висел месяц.
Ночью Раничеву не спалось. Все думалось о чем-то. Вот хоть взять Таисью. Красивая молодая девчонка, и ведь не сказать бы, чтоб раньше она приглядывалась к Ивану, как-то отличала б его о других, нет, держалась ровно, даже отстраненно как-то, словно бы и не замечая. И предположить было нельзя, что вот случится вдруг такое…
С утра Таисья вела себя как ни в чем не бывало. Вбежав в мужскую избу – раскрасневшаяся с морозца, – громко пожелала всем здравия и позвала в атаманскую избу.
– А чего зовет-то батько? Не ведаешь?
Таська засмеялась:
– Там и узнаете.
В батькиной избе уже было людно. Степенно рассевшиеся по лавкам разбойники – все мужики, из особ женского пола была одна Таська – выжидающе смотрели на атамана. Милентий Гвоздь – высокий, цыганисто чернявый – обвел взглядом присутствующих.
– Вот что, братие, зима уж давно морозит – стал лед крепок и на болотах, и на ручьях-реках. Можно теперя и далече сходить за зипуном, как мыслите?
– Верно, батька! – поддержали из угла, где сидела в основном молодежь типа Клюпы. – Надоело уж без дела сидеть.
Тати постарше были более осторожны:
– Что предлагаешь, Милентий?
Атаман усмехнулся:
– Обитель. Феофана-архимандрита за бороду потрясти!
– Давно уж пора! – заерзал от нетерпения Клюпа, видно было, предложение захватить и ограбить монастырь пришлось ему по душе. Ну еще бы…
– Так обитель-то, чай, укреплена преизрядно, – подал разумный голос кто-то из опытных. – Нешто сможем ворота пробить? У нас ведь ни тюфяков, ни таранов.
– Не понадобятся нам ни тюфяки, ни тараны, – сдерживая возбуждение, веско промолвил Милентий. – Часть чернецов на торжище уехала, товары повезли продавать, у мужиков оброчных выбитые. С ними и охрана. Вот под их видом мы и ворвемся… В рясы оденемся, подойдем к ночи ближе – не успеют и разобраться, свои аль чужие. Тем более помощничек у нас там имеется, верно, Таисья?
Таська кивнула:
– Братец там у меня в закупах. Ежели что, отворит воротца. Ждет.
– И долгонько ждать будет?
– Сколько надо, – сурово отрезала Таська. – Как близехонько подойдем – дадим ему знак условный. Добра в обители много.
– Как же много, когда, сама говоришь, на торжище монаси уехали?
– Все-то не увезли, помолчи, Тварг!
– А ты мне рот-то не затыкай, Клюпа! Молод еще.
– Кто молод, я? Ах ты ж, старый пес…
– Цыть!!! – Милентий Гвоздь резко ударил кулаком по столу.
Ссора мгновенно утихла, лишь бормотал что-то про себя обиженный Клюпа.
– Нечего нам промеж собою делить, други, – сощурив цыганистые глаза, сказал атаман. – Ужо, погуляем в обители, пустим красного петуха монасям, чаю, многим из наших то зело по душе придется. К монастырю все пойдем, тут лишь баб с дитями оставим да охрану малую, думаю, человек трех хватит. Ты, Игнат, – Милентий указал пальцем на худого одноглазого мужика с клюкой. – Все одно нога подвернута, не дойдешь. Потом ты, Мавзя, – он кивнул молодому парню с бледным исхудавшим лицом. – Чай, отошел чуть от болезни, справишься?
– Справлюсь, батько.
– Ну и ты, Таисья, – атаман обернулся к девушке. – Извиняй, но баб решили не брать – плохая, говорят, примета. Братцу своему условный знак дашь.