Шпион в доме любви. Дельта Венеры

Она поняла его желание наблюдать за планетами через прибор, сделанный своими руками. Ей уже не терпелось увидеть его готовым, и она спросила, сколько еще потребуется времени. Поглощенные телескопом, они вели себя, как друзья, позабыв об условностях и необходимости завоевывать друг друга.

В таком настроении они разделись. Филип игриво придумывал бесконечное множество рожиц, какие любят строить дети. Он обожал паясничать, словно уставал все время быть безупречно красивым. Он умел превращаться во Франкенштейна.

Сабина смеялась, хотя и обеспокоенно, опасаясь того, что если его красота исчезнет и в самом деле, она, сознающая мимолетность и хрупкость своей страсти, уже не захочет его. Если исполнитель «Тристана и Изольды», поющий в сказочном Черном Лесу, исчезнет, что же тогда останется ей желать?

Потом его холодные глаза почувствовали напряжение ее взгляда и смутились. Его отрешенность была зажжена ее тлеющей под пеплом страстностью. Он не хотел пламени и взрывов чувств в женщине, но хотел знать, живет ли в ней огонь. Он хотел опасности, хотел трогать огонь в темных глубинах ее плоти, но не затрагивал сердца, которое могло привязать его к себе. Он часто мечтал о том, как берет женщину, руки которой связаны за спиной.

Однажды он увидел, как тяжелая грозовая туча села на двухгрудую гору, так близко, что, казалось, они обнимаются, и сказал:

— Превосходное соитие, у горы нет рук!

Теперь он устал строить рожи и, собрав воедино свои совершенные черты, склонился над ней, чтобы воздать должное ее телу.

И вот тогда произошло это подобие чуда, возникла эта пульсация наслаждения, непревзойденная самыми экзальтированными музыкантами, пики совершенства в искусстве, или науке, или войне, непревзойденные самыми царственными красавицами природы, это наслаждение, превращающее тело в высокую башню фейерверка, постепенно взрывающегося через ощущения фонтанами радости.

Она открыла глаза, чтобы обдумать пронзительную радость своего освобождения: она была свободна, свободна, как мужчина, свободна наслаждаться без любви.

Не испытав в сердце никакой теплоты, как это бывает у мужчин, она насладилась незнакомцем.

Тут ей вспомнилось подслушанное из разговора мужчин: «Потом я захотел уйти».

Она глядела на лежащего рядом обнаженного незнакомца и видела в нем статую, которую ей уже не хотелось трогать. Как статуя, он лежал далеко от нее, чужой, а в ней било ключом чувство, напоминавшее злобу, сожаление, почти желание вернуть обратно свой подарок, стереть все его следы, изгнать его из собственного тела. Ей захотелось быстро и чисто отделиться от него, распутать то, что на какое-то мгновение смешалось, их дыхание, кожу, испарения и ароматы тела.

Она очень тихо выскользнула из постели и, пока он спал, с ловкой беззвучностью оделась. На цыпочках вышла в ванную.

На полке она нашла пудру для лица, расческу, губную помаду в ракушечно-розовых обертках. Она улыбнулась находке. Жена? Любовница? Как было приятно рассматривать эти предметы без малейшего сожаления, зависти или ревности. В этом смысл свободы. Свободы от привязанности, зависимости и способности к боли. Она глубоко вздохнула и почувствовала, что обнаружение этого источника удовольствия было к лучшему. Почему раньше было так трудно? Трудно настолько, что иногда ей приходилось симулировать наслаждение?

Расчесывая волосы и подкрашивая веки, она получала удовольствие от этой ванной комнаты, этой нейтральной зоны безопасности. Двигаясь среди мужчин, любовников, она всегда с удовольствием ступала в нейтральную безопасную зону (в автобус, в такси, по дороге от одного к другому, на сей раз — в ванную комнату), защищенную от горя. Если бы она любила Филипа, как бы каждый из этих предметов — пудра для лица, заколки, расческа — уязвил ее!

(Ему нельзя доверяться. Я здесь только мимоходом. Я направляюсь в другое место, в иную жизнь, где он не сможет даже найти меня, заявить на меня свои права. Как же хорошо не любить: я помню глаза женщины, встретившей Филипа на пляже. Ее глаза паниковали, когда она смотрела на меня. Она не знала, та ли я женщина, которая уведет его. И как эта паника исчезла при звуке голоса Филипа, когда он представил ее: «Познакомьтесь, это Дона Жуана». Женщина поняла тон его голоса, и страх исчез из ее взгляда.)

Зашнуровывая сандалии, заворачиваясь в накидку и проводя рукой по длинным, прямым волосам, Сабина испытывала новую уверенность. Она была не только вне опасности, но и свободна совершить поспешное бегство. Так она сама это называла. (Филип сознался в том, что никогда не видел женщину, которая бы с такой быстротой одевалась и собирала свои вещи, не забывая ни одной!)

Она научилась спускать любовные письма в унитаз, не оставлять ни единого волоска в одолженной расческе, подбирать заколки, везде стирать следы губной помады, стряхивать облачка пудры.

Ее глаза — глаза шпиона.

Ее повадки — повадки шпиона. Она складывала всю одежду на один стул, как будто ее внезапно могли вызвать и ей надлежало исчезнуть, не оставив следов своего присутствия.

Она знала все хитрости этой любовной войны.