Шпион в доме любви. Дельта Венеры

Взглянув на нее, он сразу понял: все будет сожжено!

Из этой красноты и серебра рвется протяжный крик тревоги к поэту, который живет (даже если втайне и незримо) в каждом человеческом существе, как ребенок в нем (всеми брошенном и затаившемся): поэту бросила она неожиданный вызов, лестницу посреди городов и распорядилась: «Забирайся!».

Стоило ей появиться, как вся упорядоченность города уступила этой лестнице, по которой было предложено взбираться, лестнице, стоящей прямо в пространстве, как лестница Барона Мюнхгаузена, которая вела в небо.

Только ее лестница вела в пламя!

Джей смеялся и мотал из стороны в сторону головой, словно стряхивая засевший в ней образ Сабины. По прошествии семи лет она так и не научилась спокойно сидеть на месте. Она говорила много, постоянно лихорадочно запыхаясь, словно боялась тишины. Она сидела так, как будто не выносила долгого сидения; а когда она поднималась, чтобы купить сигарет, то с такой же страстью возвращалась на прежнее место. Нетерпеливая, настороженная, бдительная, словно из страха, что на нее нападут, беспокойная и проницательная. Она торопливо пила, она улыбалась так быстро, что он никогда не был уверен, можно ли это назвать улыбкой; то, что говорилось ей, она слушала только краем уха, и даже когда кто-то в баре наклонялся и окликал ее по имени, она сначала не реагировала, как будто это имя ей не принадлежало.

Ее манера смотреть на дверь бара так, как будто она ждет подходящего момента, чтобы сбежать, ее странные и неожиданные жесты, ее внезапное угрюмое молчание — она вела себя как человек, у которого налицо все симптомы его вины.

Поверх радужности свечей, над пеленой сигаретного дыма и эхом обманчивых блюзов Сабина сознавала, что Джей размышляет о ней. Однако расспрашивать его было слишком опасно; он был сатириком, и в это мгновение она добилась бы от него лишь карикатуры, которую она не смогла бы воспринять с легкостью или отогнать от себя и которая бы, при ее теперешнем настроении, неподъемным грузом добавилась к уже тянувшему Сабину вниз.

Добродушно качая головой, медленно, с тяжелой игривостью медведя, он готовился сказать что-то разрушительное, им самим называемое «жесткой честностью». И Сабина не подвергала это сомнению. Она начала рассказывать быструю, закручивающуюся по спирали, кружную историю об одной вечеринке, на которой имели место неопределенные инциденты, какие-то подернутые дымкой сцены, из которых никто не мог понять, где героиня, а где жертва. К тому моменту, когда Джей почувствовал, что узнает место (Монпарнас, семь лет назад, вечеринка, на которой Сабина вспыхнула ревностью из-за прочной связи между Джеем и Лилиан, связи, которую она попыталась разорвать), Сабина уже ушла оттуда и теперь говорила, как в прерванном сне, с пустотами, перестановками, сокращениями и галопирующими фантазиями.

Сейчас она была в Марокко, посещала с местными женщинами бани, пользуясь одной с ними пемзой и обучаясь у проституток искусству подкрашивать глаза колью, купленной на рынке.