Шпион в шампанском. Превратности судьбы израильского Джеймса Бонда

– Для меня он не важен. Кем бы он ни был в прошлом, теперь это выживший из ума старый дурак. Меня совсем не интересуют его бесконечные воспоминания о Третьем рейхе, где он был полковником СС, но меня интересуют люди, которые бывают у него в доме. А к нему приходят важные специалисты по ракетам и авиации – немцы и австрийцы, такие, как Бреннер, Шонманн, Швамм, Фогельзанг. Скоро ты с ними познакомишься. У фон Леера также бывают такие важные фигуры, как Пилц и Штенгель. Некоторые из них не очень интересны. Например, неотесанный Бреннер, который начинает рыгать и петь непристойные немецкие песни после третьего стакана виски; но, поддерживая с ним хорошие отношения, я могу получать надежную информацию о том, как у них идет работа. Ради этого я даже готов рыгать и петь вместе с Бреннером.

Я объяснил Вальтрауд, как важно следить за работой немецких специалистов и получать через них информацию об успехах египтян в области авиации и ракетостроения, а также более общие данные о передвижении войск, их вооружении, боевой подготовке, о состоянии дорог и военных аэродромов и т. п. От них же удавалось получать интересную политическую информацию о том, что происходило за кулисами египетской политики.

– Знаешь, – в заключение сказал я Вальтрауд, – любопытно, что то же самое интересует и Бауха. Я тебе говорил, что он какая-то темная лошадка. Меня давно уже интересует, чем он в действительности зарабатывает себе на жизнь.

– Может быть, он твой коллега, который работает на другую организацию. В таком случае вам, может быть, следует объединить свои усилия?

В ответ я засмеялся и поцеловал Вальтрауд.

– Мой девиз очень прост – не доверять никому.

– А мне? Как же я?

– Ты – счастливое исключение.

Я поцеловал ее и пожелал спокойной ночи.

Шпион в седле

Нади эль-Фарусся – «Кавалерийский клуб» – располагался неподалеку от ипподрома спортивного клуба «Гезира» на нильском острове того же названия в пяти минутах езды от района Замалек, где находился мой дом. На следующий день в восемь часов, чуть позже обычного, мы с Вальтрауд приехали в клуб. Въезжая в узорные чугунные ворота, я сразу заметил, что все завсегдатаи клуба уже были здесь – одни уже верхом, другие еще пили утренний кофе на безупречном английском газоне перед входом в клуб.

Слева от нас на манеже генерал Гураб отъезжал превосходную арабскую кобылу серой масти по имени Бульбуль, которую клуб содержал специально для этого высокопоставленного члена. Юсуф Гураб великолепно смотрелся верхом на лошади. Он считался одним из лучших наездников в стране и действительно являлся отличным спортсменом, хотя его манера управлять лошадью, на мой взгляд, была излишне жесткой. Увидев нас, Юсуф спрыгнул с лошади, похлопал ее по вспотевшей спине и подошел к нам.

– Я жду вас, – сказал он. – Надеюсь, мы сможем взять с вами несколько барьеров. Хотя, может быть, вам не удалось как следует отдохнуть прошлой ночью. Ну что, поедем?

– Не думаю, что нам надо торопиться, – ответил я. – Моей жене нужно взять первый урок, а после этого будет слишком жарко, чтобы упражняться в прыжках через барьеры, и нам останется только сидеть в тени.

– Хорошо, – согласился Гураб. – Тогда пусть урок начнется прямо сейчас, а потом она сможет осмотреть клуб и познакомиться с его членами.

После первой тренировки мы с Гурабом и Вальтрауд осмотрели стойла. Когда я показывал ей одного из моих серых жеребцов, я вспомнил одну историю, которую не мог рассказать в присутствии Гураба. Вскоре после моего прибытия в Каир я узнал в клубе, что один хорошо известный владелец скаковых лошадей по имени Аль-Шараи распродает часть своей конюшни. Я дал знать, что ищу хорошего жеребца, и один из членов клуба, доктор Махмуд Рагаб Фахми, старший советник в министерстве сельского хозяйства, предложил отвезти меня на ферму, где Аль-Шараи держал своих лошадей. Один из жеребцов привлек мое внимание, и я поинтересовался его ценой. Хотя я свободно говорил по-арабски, мне было важно, чтобы у окружающих сохранялось впечатление, что мне известны только несколько фраз. Поэтому доктор Фахми выступал в роли переводчика.

– Сколько вы хотите за эту лошадь? – спросил я.

– Сто двадцать фунтов, – последовал быстрый ответ.

– Она не стоит больше ста, – вступил в разговор Фахми, – но, поскольку ты мой друг, а этот проклятый иностранец набит деньгами, я раскошелю его на сто двадцать фунтов. Я уверен, что ты меня отблагодаришь.

Потом он обратился ко мне по-английски:

– Он хочет очень дорого, но я позабочусь, чтобы вас не ограбили. Предоставьте это мне, господин Лотц. Платите сто семьдесят фунтов, и ни одного пиастра больше.

Что мне оставалось делать? Я мог продолжать торговаться, мог приехать в другой раз с кем-то другим, более честным. Но мне было нужно дружеское расположение этого чиновника, если я хотел заняться разведением и экспортом лошадей. Ничего не оставалось, как с улыбкой выложить сто семьдесят фунтов.