Шпион, выйди вон

– Я это снова прохожу прямо сейчас, – резко оборвал его Гиллем, – Какой оперативный псевдоним у Макелвора?

– Ради Бога, – вздохнул Tapp и назвал его.

Когда ирландский паром отчаливал, было еще темно. Повсюду стояли солдаты и полицейские: как в эту войну, как в прошлую, как в ту, что была перед ней. С моря дул неистовый ветер, и отплывающий паром сильно качало.

Как только его огни пропали во мраке, маленькую толпу провожающих на пристани охватило мимолетное чувство товарищества. Где-то заплакала женщина, где-то веселился пьяный.

Назад Питер ехал медленно, пытаясь разобраться в самом себе; этот новый Гиллем стал вздрагивать от внезапных шумов, мучиться ночными кошмарами, он не только не может удержать возле себя любимую девушку, но еще и выдумывает совершенно идиотские поводы для недоверия. Недавно он вызвал Камиллу на разговор о Санде, о тех часах, которые она проводила без него, Гиллема, и о ее скрытности вообще. Выслушав его с застывшим взглядом своих серьезных карих глаз, она назвала его дураком и ушла. «Какой ты меня себе представляешь, такая я и есть», – сказала она, забирая свои вещи из спальни.

Из своей опустевшей квартиры он позвонил Тоби Эстсрхейзн и пригласил его на дружескую беседу в тот же вечер.

Глава 33

Смайли сидел рядом с Лейконом на заднем сиденье министерского «роллс-ройса». В семье Энн эту машину ненавидели за ее вызывающий блеск и называли не иначе как черным горшком. Шофера отправили где-нибудь позавтракать. Министр сел впереди, и все трое молча смотрели вдоль длинного капота на неясно различаемые в тумане по ту сторону реки башни Баттерсийской электростанции. Волосы Министра были зачесаны назад, вокруг ушей они слиплись в маленькие черные рожки.

– Если вы правы, – произнес наконец Министр после гробового молчания, – я не утверждаю обратного, но если вы правы, сколько посуды он нам может перебить напоследок?

Смайли не совсем понял, – Я говорю о скандале. Джералд уезжает в Москву. Ладно, что происходит дальше? Он вылезет на трибуну и будет смеяться до посинения, рассказывая всему миру о том, кого он здесь водил все это время за нос? Господи, да ведь мы все здесь замешаны, разве нет? Я не понимаю, почему мы должны его отпускать, рискуя, что он на прощание обрушит нам наголову крышу и похоронит нас под ней, а паршивая конкурсная комиссия загребет весь банк.

Спустя минуту он попробовал сделать новый заход:

– Я имею в виду вот что: пусть русские теперь знают наши секреты, но это вовсе не означает, что их должны узнать все остальные. У нас, кроме них, полно всякой другой добычи кругом прыгает, разве не так? Как насчет всех этих черномазых: им что, обязательно нужно будет через неделю прочитать в какой-нибудь своей «Мумбо-юмбо ньюс» все кровавые подробности этой истории?

«Да и твоим избирателям это совершенно ни к чему», – подумал Смайли.

– По-моему, русские всегда были готовы принять такую точку зрения, – сказал Лейкон. – В конце концов, если ты выставляешь своего противника дураком, ты лишаешься всякого оправдания для того, чтобы тратить на него время и деньги. – Он помолчал и добавил:

– Они ведь никогда в подобных ситуациях не злоупотребляют такими возможностями, не правда ли? В общем, сделайте так, чтобы они не выходили за рамки приличий. Изложите все в письменном виде. Хотя нет, не надо. Но, по крайней мере, дайте им понять, что правила одинаковы для всех. Наша пресса ведь не исходит слюной, комментируя разгромные приказы Московского Центра, так пусть и они, паразиты такие, хоть раз сыграют по-честному.

Смайли отказался от предложения подвезти его, заметив, что пешая прогулка пойдет ему на пользу.

* * *

В этот день пришла очередь дежурить Тэрсгуду, и от этого его настроение с самого утра было скверным. По его мнению, директор должен быть выше таких низменных проблем, как дежурство; ему следует сохранять свой мозг ясным для выработки общей политики и стратегического руководства. Его не способен был утешить даже эффектный блеск его кембриджской мантии; стоя в спортивном зале, он наблюдал, как мальчишки собираются на утреннее построение, и сверлил их мрачным, если не сказать откровенно, враждебным взглядом.

Окончательно добил, однако, Марджорибэнкс.

– Он сказал, что это из-за матери, – пояснил он, еле слышно бормоча Тэрсгуду в левое ухо. – Он получил телеграмму и тут же навострился ехать.

Даже не остался на утренний чай. Я пообещал передать вам.

– Это чудовищно, просто чудовищно, – только и мог вымолвить Тэрсгуд.

– Я возьму его французский, если хотите. Мы можем объединить пятый и шестой классы.

– Я просто взбешен, – сказал Тэрсгуд. – Я так взбешен, что просто ничего не соображаю.

– А Ирвинг говорит, что может отсудить финал по регби.

– Отчеты надо писать, экзамены на носу, опять-таки финалы по регби. Что там стряслось с этой женщиной? Просто грипп, наверное, обыкновенный сезонный грипп. Мы все болеем, не только наши матери. Где она живет?

– Я только слышал, как он говорил Сью, что она при смерти.