Мы видим советский цирк – праздничный, в иллюминации, совершенно новый, – дети галдят, взрослые смотрят вместе с ними на арену
Советский цирк, – играет музыка.
Тра-та-та-та-тара-та-та, – играет она.
Советский на… – поет она.
Раздается треск барабанов. На арену выходит мужчина в гимнастерке, – только он сейчас моложе лет на 15, – и шум стихает.
Цирк как искусство, – говорит голос.
Заездом в МССР из братской республики, – говорит голос.
Номер артиста Армянской СССР, – говорит торжественно голос.
Заслуженного артиста РФСФСР, – говорит он.
Магистра искусств Ереванской Школы Цирка, – говорит он.
Почетного работника Армянского Гостелерадио, – говорит он.
Ибрагима Варданяна, – говорит он.
К 57-летию переправы на Малой Земле… – говорит он.
Аплодисменты
Мужчина вздыхает вместе с гармонью и говорит:
Переправа, переправа, – говорит он прочувствованно.
Переправа, переправа, – говорит он.
Весь зал, с лицами Остро Интересующихся Происходящим Советских Людей
Женщина поворачивается и укоризненно смотрит на нас.
Покраснев, мы, вместе с камерой переводим взгляд на арену. Там мужчина в форме красноармейца, разведя гармонь, которую держал на груди, говорит:
Переправа, переправа, – говорит он.
Берег левый, берег правый, – говорит он.
Где тропинка, где лучинка, – говорит он.
Где изба, где самовар, – говорит он.
Садится на край арены, Пригорюнивается, становится похож на актера Леонова, который изображал старого грустного еврея по пьесе очередного Шалом Алейхома из Союза Писателей СССР
На весь цирк раздается мелодия «Пусть бегут неуклюже пешеходы по лужам»
Общий план цирка. Люди постарше пригорюнились тоже, кто-то подпирает щеку рукой. На глаза одной женщине набегает слеза, медленно капает, падает на макушку зрителя, сидящего в следующем ряду… Снова арена. Мужчина в кителе играет что-то задумчивое, мы, почему-то, слышим музыку инструмента типа дудук, хоть это по-прежнему, гармонь.
Переправа, вах нанай, – поет мужчина.
Весь в крови, весь в золе, – поет он.
Весь в огне, весь билядь, полыхает, – поет он.
Никто в зале не возмущается, потому что мужчина поет по-армянски.
Ебаный твой рот, горила, – поет мужчина.
Где ты на хуй там застряла, – поет он.
Я те я рот блядь дзы и в уши, – поет он.
Ебать в сраку, – произносит он кодовую, очевидно, фразу.
Общий план арены сверху. Внезапно из-за кулис
Гомерический хохот.
Крупный план – шимпанзе Эрнест, в форме бойца СС, с фуражкой – почему-то офицера люфтваффе, – и автоматом «Шмайсер» на боку. На ногах шимпанзе – начищенные до блеска сапоги. Обезьяна скалится и совершает круговой разворот. Мы видим цирк его глазами: огни, хохот, раскрытые рты, вытянутые пальчики детишек («мама, мама, смотри!»). Мужчина в галифе встает, растянув гармонь – снова хрип инструмента, и, дождавшись, когда зал стихнет, – говорит:
Гуттен морген, дранг нахт остен! – говорит он.
… – вскидывает руку в нацистском приветствии шимпанзе.
… – умирает от счастья зал.
Битте дриттте, айн цвайн митте! – говорит с армянским акцентом человек в галифе.
Только быть вам фрицы битым! – говорит он.
Ихтен шмихтен дринге бюст, – говорит он.
Баты шматы дирли дюст, – говорит он.
… – кивает шимпанзе под рев счастливого зала.
Как вас звать, величать? – говорит мужчина.
… – ждет обезьяна.
Может, Ганс? – спрашивает циркач.
… – молчит шимпанзе.
Адольф?! – говорит циркач, зал снова грохочет.
…мотает головой шимпанзе.
Эрнест?! – говорит циркач.