Вайт энджел, – напевает планета.
Блек джисус, – напевает она.
После этого замолкает и мелодия сменяется на трески, щелчки и шумы. Если закрыть глаза, то можно представить, что мы находимся на берегу моря, и смотрим, как играют киты или дельфины. Мы в гуле Земли слышим неровный и очень глубокий вздох, то ли цунами, а то ли и правда кит. Потрещав, пошумев, попищав еще немножко, Земля снова начинает напевать.
Та-та-ра-ра-рам, пам, трам-та-та-тарарам, – напевает она.
Пам-пам-парам-пам, пам-пам-парам-пам, – напевает она.
Пам-парарара-а-а-а-а-а-ра-а-аааа, та-рам! – напевает она.
Тра-та-тарара-там та-та-ра-тарарам, – поет она.
Та-тара-рарам, – поет она.
Та-тарарарам, – поет она.
Постепенно мы узнаем мелодию, начинающую звучать еще сильнее и яснее. Это «Времена года», Вивальди.
Наконец, гул планеты, звучащий мелодией «Времен года», уходит, вытесненный музыкой.
Это все те же «Времена года», только исполняет их симфонический оркестр. Мы наслаждаемся потрясающей музыкой Вивальди, глядя на Землю, окруженную звездным небом, Землю, которая крутится, как сумасшедший заводной апельсин, мы видим ее сияние и мы слышим ее шум. Планета Земля, торжествуя, исполняет «Времена года» Вивальди так, как если бы эта музыка и была шумом ее атмосферы. Мы видим, что за сиянием земли различим и бледный пока кружок Луны. Но это нас не обманывает. Мы знаем, что она вот-вот появится перед нами во всей красе, огромная, сияющая, – младшая сестра Земли, ее вечный сон, и спутница, и проклятие, – и на радость всем мировым фотографам-бездельникам станет сиять над головой гигантской статуи Христа Спасителя в Бразилии.
Мы видим, что как раз пролетаем в космосе над Бразилией.
После кульминации музыка, прогремев, стихает. Планета Земля вновь начинает издавать обычный атмосферный шум. Сначала звук общего гула распадается на трески, щелчки, писк… отом – каждый из них в отдельности, – тоже на составляющие. Наконец, мы начинаем слышать множество шумов, которые в отдельности и образовывали гул Земли.
Визг тормозов, стук ложки о тарелку, свист чайника, шум дождя, пение птиц, шаги пешехода, выстрел, рев сирены на заводе, крик…
Крик акцентируется, становится еще более громким.
Постепенно крик вытесняет все другие звуки, и мы – все еще видя Землю, – слышим только его.
Наконец, мы слышим только дикий, отчаянный, животный вопль. Камера стремительно опускается из космоса – через атмосферу, сначала мы не видим ничего, потом мы видим внизу самолет, летящий над облаками, спускаемся через них, горы, Земля с высоты птичьего полета, потом уже крыши домов, кварталы, дома, – и мы слышим, как крик становится все громче.
В самую кульминацию крика камера через окно врывается в квартиру.
Мы видим раскрытый рот.
Общий план. Мы видим Татьяну, жену священника. Та сидит, привязанная к стулу, вся в крови, а за ней стоит разведчица Зоя. Подняв над головой ножницы, она с ледяной улыбкой тычет их в затылок Тани. Несчастная снова вопит. Поморщившись, Зоя отходит в угол, и наклоняется. Крупно – стопка пластинок. Зоя качает головой – мы видим, как покачиваются ножницы, воткнутые в плечо Тани, – и шепчет.
Коля, Коля, – шепчет она.
Старый шестидесятник, – шепчет она.
Выбирает что-то из пластинок, открывает проигрыватель. Крупно – фотографии четырех мушкетеров, надпись «Мюзикл по мотивам к/ф «Три мушкетера и Д Артаньян», мы видим счастливое лицо певца Боярского, который носил шляпу еще лишь потому, что так нужно было по сценарию, – и пластинка, которая крутится. Резкий звук песни.
Когда твой друг, в крови, – поют советские мушкетеры.
Ала гера ком а ла гера, – поют они
Ты другом не зови, – поют они.
Ни труса, ни лжеца! – поют они
А-а-а-а, – вопит Таня.
Камера медленно, как если бы ей было страшно, поворачивается. Мы видим, как Зоя, пританцовывая, выстригает из пухлых плеч Тани куски мяса. Это выглядит ужасно, течет кровь, стул раскачивается, несчастная жертва вопит.
Ну что кричишь кричишь… сука, – бормочет Зоя.
Ты пизда блядь это МОЙ мужчина… – бормочет она.
Чтоб ты сдохла, – бормочет она.