И о классовой борьбе на международной арене, и о происках иноразведок на территории СССР поведал Раневской. Процитировал пару абзацев из новой, хрущевской, Программы КПСС, особо давил на то, что нынешнее поколение советских людей должно будет жить при коммунизме, да вот только проклятые наймиты империализма в лице секретных служб иностранных держав пытаются подставить подножку нашему народу, семимильными шагами движущемуся к светлому будущему всего человечества — к коммунизму. Невзначай напомнил также и о долге каждого советского гражданина, независимо от его профессиональной принадлежности, оказывать посильную помощь органам государственной безопасности в их самоотверженном труде по защите завоеваний социализма…
Словом, подал Коршунов себя в наихудшем свете — выступил в роли лектора сельского клуба, а не вербовщика великой актрисы. И, надо сказать, Раневская его сразу раскусила и сразу догадалась, к чему клонит ее визави, но виду не подала.
Ведь стукачество в артистической среде всегда, даже при царях, было очень распространенным явлением, о нем не таясь говорили все представители богемы, оно было притчей во языцех.
А уж в Театре имени Моссовета, да вокруг Фаины Георгиевны… Там вообще агент на агенте сидел и агентом погонял! Ей ли было не знать, что все ее коллеги-артисты уже давно завербованы-перевербованы… Так что это Коршунов считал, что он ведет игру с закрытыми картами, имея старшие козыри на руках, — для нее все его потуги были секретом Полишинеля…
Полагаю, что, вслушиваясь в страстный монолог Коршунова, она прикидывала, как ей элегантней и артистичней уйти от предложения, которое, конечно же, должно последовать в заключение пламенной речи этого опера-недоучки.
Для начала она провела небольшую разведку боем. Спросила: «Молодой человек, а где вы были раньше, когда я еще не успела разменять седьмой десяток?»
«Что вы, Фаина Георгиевна! — вскричал переполошившийся Коршунов, которому показалось, что пароход уходит от причала прямо на его глазах. — Вам больше тридцати никто не дает, поверьте… Вы — просто девочка по сравнению с другими артистками вашего театра!»
Ну ты ж представляешь, Олег Юрьевич, как можно такую глупость в глаза бабушке сказать…
Назвать девочкой знаменитую актрису — это ж верх бестактности!
А Фаина — ничего. Девочка я для вас, ну что ж, значит, девочка, так тому и быть… Женщине, в конце концов, столько лет, на сколько она выглядит…
Закуривает она очередную «беломорину», хитро прищуривается и при этом так спокойно говорит:
«Мне с вами, молодой человек, все понятно… Как, впрочем, и со мной тоже… Сразу, без лишних слов, заявляю: я давно ждала этого момента, когда органы оценят меня по достоинству и предложат сотрудничать! Я лично давно к этому готова, разоблачать происки ненавистных мне империалистических выползней… Можно сказать, что это — мечта, преследующая меня с детства. Но… Есть одно маленькое «но»!
Во-первых, я живу в коммунальной квартире, а во-вторых, что важнее, я громко разговариваю во сне…
Вот и давайте, коллега, а по-другому я вас, молодой человек, и не мыслю, с тех пор как мы встретились. Да, вы — мой коллега! Так вот, давайте вместе, по-чекистски, поразмыслим.
Представьте, вы даете мне секретное задание, и я, будучи человеком обязательным и ответственным, денно и нощно обдумываю, как лучше его выполнить, а мыслительные процессы, как вы, конечно, знаете из психологии, в голове интеллектуалов происходят беспрерывно — и днем и ночью… и вдруг! И вдруг ночью, во сне, я начинаю сама с собой обсуждать способы выполнения вашего задания…
Называть фамилии, имена и клички объектов, явки, пароли, время встреч и прочее…
А вокруг меня соседи, которые неотступно за мной следят вот уже на протяжении многих лет.
Они же у меня под дверью круглосуточно, как сторожевые псы, лежат, чтобы услышать, о чем и с кем это Раневская там по телефону говорит!..
И что? Я, вместо того чтобы принести свою помощь на алтарь органов госбезопасности, предаю вас! Я пробалтываюсь, потому что громко говорю во сне… Нет-нет, я просто кричу обо всем, что у меня в голове…
Я говорю вам о своих недостатках заранее и честно… Ведь между нами, коллегами, не должно быть недомолвок, как вы считаете? Вы поймите меня правильно. Я хочу, чтобы наше с вами будущее сотрудничество развивалось на принципах взаимного доверия и искренности, или я ошибаюсь? Если я ошибаюсь — поправьте меня, уберегите меня от совершения в будущем роковой ошибки! Но что делать, если мои родители, будь они прокляты, передали мне такой порок — громко разговаривать во сне? Я уже обращалась к врачам, к светилам медицины — все пустое, ничего поделать не могут… Никакие снотворные и транквилизаторы не помогают… Может быть, у вас, товарищ Коршман, извините, товарищ Коршунов… имеются какие-то спецпрепараты, чтобы не выбалтывать секреты во сне?..
Страстный и сценически искренний монолог Раневской произвел на Коршунова неизгладимое впечатление, с явки он ушел подавленный и напрочь разбитый железными аргументами кандидатки на вербовку.