Шпионаж по-советски. Объекты и агенты советской разведки

Либертас стала жертвой и другого обмана. Разыгрывая роль заключенной и притворясь, что испытывает глубокую симпатию к Либертас, сотрудник гестапо Гертруда Брайтер получила от нее обильную информацию. Она передавала письма Либертас к ее матери, и копии этих писем, конечно, попадали в гестапо. «Все эти факты не были известны Либертас, – писал тюремный священник, преподобный Харальд Пельшау, – почти до самой ее смерти. Она горько раскаивалась, что доверилась шпионке. Брайтер была единственной женщиной в тюрьме, которая обняла ее и по-дружески поговорила с ней».

Либертас поняла всю иронию своего положения. Она предала своих друзей, а теперь предали и ее. В послании матери она писала перед казнью:

«Мне пришлось выпить горькую чашу, потому что эта женщина, которой я полностью доверяла, Гертруда Брайтер, предала меня и вас. Из эгоизма я предала друзей, я хотела стать свободной и прийти к тебе, но поверь мне, меня теперь терзает чувство вины».

Однако Либертас была не единственным членом группы, которые признались и все рассказали. Иоганн Грауденц и Генрих Кенен говорили, хотя, может быть, и под пытками. В своем секретном докладе гестапо ссылалось и на другие показания. После двух месяцев допросов более сотни арестованных и большого числа других свидетелей гестапо получило детально проработанную картину деятельности сети. Позже Сукулов, которого арестовали в Марселе, тоже начал говорить, и его доставили в Берлин, чтобы окончательно прояснить картину.

От Харро Шульце-Бойзена, однако, было мало пользы. Все, что касалось его деятельности, гестапо узнавало от других членов его группы. Но когда расследование зашло слишком далеко, Харро решил пойти на уловку, чтобы получить годовую отсрочку для себя и своих товарищей. Он сделал заявление, что за долгое время службы в министерстве военной авиации собрал большое количество секретных документов высочайшей политической и военной важности, которые он передал друзьям в Швеции. «Если я нажму кнопку, – пугал Шульце-Бойзен гестаповцев, – эти документы будут переданы врагам – Британии или России – для опубликования». Он отказался сообщить, где именно находятся бумаги, и не согласился распорядиться, чтобы их вернули в Германию, потому что они являются «единственной гарантией безопасности для него самого и его друзей».

«Шведские документы» произвели переполох в правительственных кругах. Геринг инструктировал гестапо, что к Шульце-Бойзену должны быть применены «все меры», чтобы он во всем признался, а Гиммлер распорядился подвергнуть его «особому обращению». Приказ был исполнен, и лейтенанта военно-воздушных сил пытали, что было официально зафиксировано. Что касается «шведских документов», то Харро предложил сделку: он все расскажет об этих документах при условии, что смертный приговор, который ожидает его и других обвиняемых, не будет приведен в исполнение до конца 1943 года. И гестапо должно обещать это в присутствии его отца, командора Эриха Шульце. «Не было никаких сомнений, – писала потом в своих мемуарах его тетка Эльза Бойзен, – Харро был уверен, что к этому моменту война закончится и режим Гитлера будет свергнут». Предложение Харро было принято, в присутствии его отца гестапо подтвердило, что договор останется в силе, даже если документы найдутся где-то в Швеции, главное, чтобы они не были преданы гласности. Получив такое ручательство от гестапо, Харро заявил, что никаких документов из секретных хранилищ министерства военной авиации он не брал и все это было придумано только для того, чтобы хотя бы временно спасти жизни его самого и его друзей. Ввиду того, что это необычное дело было завершено с согласия очень высокопоставленных особ (скорее всего, Геринга или Гиммлера, а может быть, даже самого Гитлера), два «джентльмена» из гестапо – Панцингер и Коппков – любезно подтвердили его юридическую силу и то, что смертная казнь будет отложена[37].

К октябрю 1942 года следствие было практически завершено, и тридцатитомное дело «Красной капеллы» передано обвинению.

«Раскрытие шпионской сети столь беспрецедентных размеров, – показывал Александр Крелль в августе 1948 года, – в которой работники разных министерств играли ведущую роль, было подобно взрыву бомбы. Гитлер настаивал на быстром и суровом наказании. Из-за своего старого недоверия к военной юстиции он хотел передать дело в особый трибунал, позже, после двадцатого июля 1944 года, он так и сделал. Но в этот раз благодаря Герингу было решено не отклоняться от обычной процедуры, и Гитлер поручил ему наблюдать за этим процессом над шпионами».