Но там, на ипподроме, Петр не предпринял ничего, чтобы познакомиться с очаровавшей его незнакомкой – пустое все это…
…Через несколько часов Шмидт, встретив ту самую незнакомку в поезде, сказал себе: «Это судьба!» и обрушил на нее каскад восторженных слов в стихах и в прозе.
Они обменялись адресами, и Зинаида Ризберг, сойдя с поезда на своей станции, чувствовала себя очищенной в купели шмидтовской любви. Еще бы! – офицер-интеллигент бросил к ее ногам свою жизнь. А в памяти Петра весь остаток пути всплывали ее ответы на его вопросы. Но их было так много, что хватило на полгода переписки, которая войдет в историю как «почтовый роман».
Годы спустя историки, исследовавшие письма Шмидта, найдут их вполне серьезными и вместе с тем необычайно чистыми и нежными в своей пылкости. В них – немыслимое дело! – неудачливый по жизни морской офицер, как на духу, обнажал свою противоречивую суть, да так красиво…
Позорная отставка
Вечером 18 октября 1905 года около Военно-морского музея Севастополя собрался стихийный митинг рабочих и разночинцев. Они рвали портреты царя, выкрикивали антиправительственные лозунги, затем двинулись к городской тюрьме, чтобы освободить политических заключенных, но были встречены огнем на поражение. Убиты и ранены 58 человек, и митинг вспыхнул с новой силой. С Петром случился припадок, и на глазах у толпы он бился в судорогах. На следующий день Шмидт как «делегат от народа» участвовал в заседании городской думы.
20 октября похороны погибших превратились в многотысячный митинг, который закончился речью Петра, ставшей известной как «клятва Шмидта»: «Клянемся в том, что мы никогда не уступим ни одной пяди завоеванных нами человеческих прав».
Вечером Шмидта арестовали по обвинению в антиправительственной пропаганде и заключили под стражу на броненосце «Три Святителя». Но по причине ухудшения здоровья его поместили в госпиталь и уволили со службы с формулировкой «за дискредитацию звания морского офицера». Как следствие – его лишили положенного при увольнении производства в капитаны 2-го ранга и права носить мундир.
Ультиматум царю
13 ноября 1905 года матросы, поднявшие мятеж на крейсере «Очаков», предложили Шмидту присоединиться к ним. На следующий день он, надев чужой китель с погонами капитана 2-го ранга, прибыл на «Очаков» и объявил себя главой восставших.
В голове Шмидта роились наполеоновские планы: захватить Севастополь; отделить Крым от России; образовать Южнорусскую социалистическую республику с ним во главе!
От возбуждения у него безумно болела голова, он не раз терял сознание. Наблюдавший его врач заподозрил воспаление мозга.
Но никакая болезнь остановить Шмидта уже была не в силах – затеянная им авантюра развивалась триумфально: на миноносце «Свирепый» он объехал всю эскадру и убедил присоединиться к восстанию экипажи 10 кораблей; взятые в плен 150 офицеров были свезены на «Очаков» и объявлены заложниками. Шмидт грозился повесить их, если верные царю войска сунутся к восставшим. От собственного величия у него окончательно «снесло крышу»: по его приказу на «Очакове» подняли красный флаг, а он направил телеграмму царю:
Важнее казаться, чем быть…
После отказа восставших сдаться 15 ноября в 16 час. 00 мин. начался обстрел их кораблей. Все было кончено через два часа. Шмидта и троих матросов привезли в Очаков, чтобы предать суду.
В ходе допросов следователи усомнились в психической дееспособности отставного лейтенанта. Да и члены трибунала, выслушав Шмидта, убедились, что перед ними безумец. Они попытались отправить его на психиатрическое обследование, но адвокаты от «левых сил» блокировали это решение. А в «левой» прессе началась кампания под лозунгом: «Им не удастся объявить героя безумцем!»
Закрытый военно-морской суд, проходивший в Очакове 7–18 февраля 1906 года, приговорил экс-лейтенанта Шмидта и троих матросов к смертной казни. В последнем письме к Ризберг Шмидт написал:
Совсем другим Шмидт предстал на следствии. Там он, пытаясь снять с себя ответственность, трусливо юлил:
«Началась стачка матросов… мне ненавистная…»; «я высказал матросам, что они затеяли безумство… что мятежей против Государя я не признаю»; «мною овладела истерика… я даже плохо осознавал, что творила банда недисциплинированных матросов…»