Шпионка для босса

Он подпрыгнул и едва не свалился с края сцены. С трудом удержав равновесие, Зверев отошел в центр подиума и там замер.

— А вот батя мне не нужен! Ненавижу!.. И вы все мне не нужны!

Зверев ухватился за пряжку ремня и начал его расстегивать.

— Все! Баста, карапузики! — Сергей стянул брюки вместе с бельем наклонился вперед. В таком положении, кружа на месте, он завопил: — Идите все в жопу! Прямо вот сюда!

Он смачно похлопал себя по оголенным бледным ягодицам.

В этот момент под неуверенные смешки зрителей на сцену ворвались двое вооруженных охранников. Они подхватили Зверева под руки, но он, как уж, выскользнул из их грубых объятий. Отопнув штаны, полуголый Сергей принялся бегать по периметру сцены, выкрикивая ругательства. Оба охранника неуклюже гонялись за ним, вместо того, чтобы заблокировать хулигана между своих мощных торсов.

Забежав за спину одного из громил, Зверев выхватил у него пистолет и направил на Павлова. В воздухе повисла тишина, в которой отчетливо было слышно, как бешено колотится сердце Сергея, израненное отцовской нелюбовью.

Я не могла отвести взгляда от начищенной стали орудия, которое Зверев сжимал в трясущихся руках, но краем глаза заметила движение рядом с Павловым…

Все произошло так неожиданно и быстро.

— Это все из-за тебя! — громко крикнул Зверев.

Он направил пистолет на Игоря и нажал на курок.

Глава 40

В больничном коридоре было очень холодно.

Чем больше я пыталась согреться, тем сильнее меня колотил озноб. Только сейчас я поняла, что до сих пор в пиджаке Игоря, который он накинул мне на плечи, когда мы вышли на крыльцо.

Я прижалась носом к грубоватой ткани ворота и принюхалась… Сладковато-терпкий древесный, с табачными нотками, всего за несколько недель ставший таким родным аромат… Запах Игоря. Счастья…

Огромной волной на меня нахлынули запоздалые сожаления, раскаяние.

Это я во всем виновата! Нужно было отказаться сразу же, как только Зверев предложил мне эту авантюру. И даже позже у меня было время и возможность. А сейчас уже слишком поздно! Сделанного не воротишь! Еще никто не придумал машину времени, чтобы отмотать время назад, чтобы сделать все «правильно», «как надо». Да и кто знает, как надо-то? Я знала только одно — не поведись я на угрозы Зверева, все было бы хорошо. Я бы не сидела в мрачном коридоре больницы, с трудом сдерживая слезы. Пытаясь не разрыдаться, я обхватила себя руками. Павлов сидел рядом.

Согнувшись пополам и покачиваясь, он уперся локтями в колени и обхватил голову руками. Изредка он нашептывал что-то, качая головой, как китайский болванчик.

— Это я виноват, это только моя вина… — слетело с его высохших губ.

Я посмотрела на него и не знала, что сказать, да и нужно ли вообще сейчас что-тот говорить.

— Марина, — неожиданно обратился он ко мне. — Как ты думаешь, все будет хорошо?

Павлов, который еще недавно выглядел просто отлично для своих лет: моложавый, холеный, румяный, в считанные часы превратился в дряхлого старика. Глубокие морщины расчертили все его лицо, под глазами набухли огромные темные мешки, весь он как будто сдулся и побледнел. Может, это просто мутный холодный свет помещения так действовал.

— Не знаю, — честно ответила я.

Мне было его жалко ровно до того момента, как я поняла, что и правда во всем случившемся виноват только он!

Он держал сына рядом, но не обращал на него внимания, специально шпынял и унижал, никогда не разговаривал с ним о личном, не говорил, что гордится им или любит. Он не давал ему того отеческого тепла, к которому так тянулся Сергей… А теперь мы сидим в коридоре больницы, выкрашенном в бледно-голубой цвет, с мерцающей лампочкой над головой, которая не предвещает ничего хорошего…

— Эдуард Дмитриевич, — пытаясь отвлечься от скорбных мыслей, выдавила я из себя, но Павлов меня перебил.

— Я ведь всегда давал ему все, что он хочет! — в его голосе слышалось отчаяние. — В детстве: любые игрушки, развлечения. Дальше — хорошее образование, должность…

— Но вы не дали ему самого главного, — я накрыла руку генерального ладонью и сжала пальцы. Все-таки мне было жаль старика.

Он удивленно посмотрел на меня.

— Любви, тепла, внимания, которых ему так не хватало все эти годы…

— А исполнение его прихотей разве не проявление любви? Хочешь приставку — на, хочешь машинку — получи. Что это, как не забота? — попытался возразить Павлов в одно мгновения превратившийся из плохого отца в начальника.

Я сжала губы и отрицательно покачала головой.

— Эдуард Дмитриевич, все ваши подарки Сергей воспринимал, как попытку откупиться от него. Ему не игрушки были нужны, а вы… Но вы всегда вели себя, как директор, большой начальник, а не как заботливый отец. Но, даже несмотря на это, вы все равно для него — идеал, отец, расположения которого он всегда добивался. Может, иногда слишком эпатажными способами, но он делал это не со зла, просто не знал, как обратить на себя ваше внимание… И нет ничего удивительного, что он приревновал вас к Игорю…