Я никак не могла насмотреться на этого юношу, на его руки, его лицо, этот нос, совсем такой же, как у Фиделя… Определенно, не было никаких сомнений в том, что это его сын, он был копией молодого Фиделя. Это наш сын, я в этом твердо уверена, и его образ с того дня всегда у меня перед глазами.
Фидель шагал по комнате, потом вышел, позволив мне побыть наедине с Андресом. Мальчик сказал, что изучает медицину. Я показала ему фотографии брата и сестры и попыталась вручить подарки, которые были у меня в чемодане: мои туфли, мои брюки, что угодно, лишь бы оставить о себе память. Еще я сказала, что мне очень нужно иметь возможность написать ему, и он дал мне свой адрес. Туда я потом и писала, оттуда и получила одно письмо, хотя, когда я открыла конверт, он оказался пустым.
Фидель спустился по лестнице, и я слышала, как он разговаривает с кем-то внизу. Больше я никогда его не видела.
Когда Андрес ушел, я осталась одна. Мне никак не удавалось уснуть, хотя я могу поклясться, что в тот день я чувствовала себя обессиленной как никогда в жизни.
Утром, когда я спустилась к завтраку, мне сообщили, что мое присутствие больше нежелательно. Но они хотели, чтобы перед отъездом я рассказала о своей работе в Форт Чаффи. Я встретилась с тремя кубинскими следователями в комнате частного дома и начала отвечать на их вопросы, сообщая обо всем, что видела на той базе. Мои показания записывались на английском. Это был рассказ о сегрегации, о негуманном обращении и беззаконии в отношении marielitos, который вызвал их негодование. Я подкрепила правдивость своих слов, передав им документы, которые привезла с собой.
Потом меня отвезли в аэропорт, и я уехала с Кубы. Когда я приземлилась в Майами, я все еще пребывала в состоянии шока. В аэропорту меня ждала Валерия. Она до сих пор вспоминает, в каком состоянии она меня встретила: в расстроенных чувствах, почти в истерике. Я только и делала, что твердила одно и то же:
– Я видела его, видела. Я познакомилась с Андресом. Мой сын жив.
10
История, как в кино
Андрес, мой сын от Фиделя, был жив.
Я его видела, я с ним познакомилась. Наконец прекратились мои мучительные сомнения, и стало возможным навсегда похоронить память о лжи и манипуляциях, которым я подвергалась. Несмотря на то, что я была вынуждена расстаться с ним и подписать документ о том, что никогда не попытаюсь забрать его с собой в США, была восстановлена не только моя честь, но и я сама была оправдана в своих глазах как женщина и как мать.Четверо агентов ФБР явились в дом Валерии в Игл-Лейк и несколько часов меня допрашивали. Я во всех подробностях, как только могла, описала Фиделя, Андреса, дом, комнату, охрану… Мой рассказ растянулся на восемнадцать страниц. Когда мы закончили, мне было сказано:
– Мы знаем, что ты говоришь правду, потому что сами там были.
Тот дом, где я встретилась с Фиделем и Андресом, находился под неусыпным наблюдением ЦРУ. К сожалению, как и много раз до того, правда, которую я говорила, оказалась для кого-то неудобной.
Я приехала в Нью-Йорк для того, чтобы встретиться с Моникой и попытаться уговорить ее приехать жить ко мне во Флориду. Еще я конечно же хотела рассказать ей о брате и о Кубе. История получилась очень эмоциональной и далась мне нелегко, как и те события, о которых я рассказывала, пока мы пили капучино в кафе. Поднявшись из-за стола, я не сделала и трех шагов, как упала в обморок. Моника схватила меня под руки и в панике закричала. Именно она спасла меня, быстро найдя такси и немедленно доставив меня в больницу. Я очнулась на больничной койке, с иглой капельницы в руке, бормоча что-то о сыне на Кубе. Меня хотели оставить на месяц под присмотром психиатра.
У меня был сердечный приступ, происхождение которого, я уверена, не было естественным: это «подарок», что-то вроде «компенсации» за возвращение с Кубы, от правительства Соединенных Штатов. Мне кажется, они отравили мой кофе чем-то вроде скополамина. Нарушения сердечного ритма, которыми я страдаю с тех пор, служат мне напоминанием об этом. Как и в других случаях, таких многочисленных за мою жизнь, я ничем не могу это доказать. Однако тот факт, что кто-то оплатил больничные счета и уничтожил все медицинские записи о моем пребывании в больнице, выглядит более чем подозрительным.
Как только это стало возможным, я вернулась во Флориду, одна, поскольку Моника не захотела поехать со мной, а Марка я отпустила пожить к другу в Индиану. Я в то время курила. Как-то мне понадобились сигареты, и я поехала за ними в магазин на полуразвалившейся машине, которую купила за пару сотен долларов. На одной из боковых дверец этой железяки красовались дырки от пуль. Я отвлеклась от дороги, засмотревшись на рекламу крема для загара «Коппертон», и врезалась в кадиллак, из которого выбралась хмуро взиравшая на меня стокилограммовая туша.
– Ну что ж, юная леди, вы должны пройти со мной, я шериф, – сказал он совершенно серьезно.
– Может, договоримся? – спросила я невинно.