В книге сказано, что у Виолетты фиолетово-голубые глаза. Она была сорванцом и смелее, храбрее своего брата. Она показала это, когда пошла на тренировку, тренировалась с мужчинами и делала так же хорошо, как они, даже несмотря на то, что она была меньше. Она училась делать солдатские вещи, обращаться с оружием, драться руками и работать с радиопередатчиком, но также она училась быть кем-то другим, потому что во Франции у нее должны были быть фальшивые документы и фальшивая личность. Ее имя и все, что она носила, было бы другим, все французское и ничто не связывало ее с тем, кем она была на самом деле.
Это мне снилось, странность быть кем-то другим. Я мечтала об этом для себя и мечтала о своей маме. Когда Виолетту обучали, ей нужно было выучить свою легенду до мельчайших деталей: всю историю жизни другого человека, которым она должна была стать. Инструкторы учили ее этому, чтобы она могла убедить ее даже на допросе. Снова и снова она должна повторять им, где родилась эта другая женщина, воспоминания своего детства и каждого года своей жизни. Я тоже это сделал. Я создавал целые конструкции из придуманных личностей и пробовал себя в них. У меня были проработаны все детали: имена, места, школы, друзья, происшествия, любимые цвета, одежда, бициклы, вещи, которые человек, который мне нравился или не хотел есть.
Когда мне приснилась история для моей матери, она происходила не во Франции, а где-то в холоде за железным занавесом. Он должен был быть там, потому что там пропадали люди. Иногда она работала на одну сторону, иногда - на другую; или она работала с обоими, сначала с одним, затем с другим, удваивая слой за слоем, пока даже я не был уверен, какой из них окажется ниже. Но какой бы вариант ни был, место не изменилось: ровная, мертвая земля; голая земля, как плуг, покрытая слоем тумана; следы, уходящие вдаль; затем город, который внезапно вырос из земли, плоский городской пейзаж с многоквартирными домами, все равно один за другим, длинными улицами и пустыми фигурами в тумане. В городе не было звука, мало машин, но не было звука даже тех, что были, и не было цвета.
Я ночевал у Сьюзен. Если отец уходил поздно, я оставался там, а иногда и по дружбе, потому что мы решили, что не можем расстаться. С таким другом, как Сьюзен, было легче, чем с братом.
Комната Сьюзен была очень простой и тихой, как и сама Сьюзен, так что, если бы ее не было в ней, вы бы не увидели, что это ее комната. Ее кровать стояла посреди комнаты с розовым покрывалом из фитиля и пижамным чехлом в форме кошки, а поскольку комната была большой, у стены стояла еще одна такая же кровать. На этой кровати спала настоящая кошка, мягкий серый перс Лейси. Если бы я заходил в комнату днем, я часто видел бы его там, и он разворачивался и ускользал прочь при вторжении. Когда я останавливался на ночь, я надеялся, что он вернется и свернется калачиком у моих ног или на одеяле перед моим животом. Я ждал этого, открыв глаза в темноте, прислушиваясь к тихим лапам.
- Сьюзан, что тебе снятся?
«У всех есть мечты».
«Но ты думаешь, что ты другой?»
«Иногда мне кажется, что в моей семье есть другие люди, много сестер, которые занимаются чем-то. Я бы хотел иметь много сестер. Четыре. Или, может быть, три, так что я буду четвертым ».
«Ты никогда не хочешь быть кем-то другим? Как мальчик?'
«Зачем мне быть мальчиком?»
«Потому что они могут что-то делать. Люди позволяют мальчикам делать больше, чем девочкам ».
Сьюзен зевнула.
'А они?'
'Я так думаю. Вам так не кажется?
Сьюзен не ответила, но это не имело значения, потому что я слышал, как кошачьи когти рычат в покрывале, где оно свисало на пол, ожидая, что его вес вот-вот упадет на одеяло.
«Вы когда-нибудь думали, что ваши родители могут быть кем-то другим? Вы когда-нибудь мечтали об этом?
'Я не знаю. Я сонный.'