Шпионская игра (ЛП)

  У нее был легкий кашель. Возможно, она все-таки заболела и не возражала против пропущенного урока. Она ничего об этом не сказала. Она просто сказала: «Хорошо, давай сегодня проигнорируем твои оценки, давай просто начнем новую пьесу, ладно?», И повернулась к полкам с музыкой и снова начала перебирать книги, выбирая и отбрасывая. Там было написано столько музыки, целые дни и годы музыки, но в этот день, в этот серый день, когда уже почти не было зимы, но еще не было весны, все это не подходило. Ее уже сыграли, или она была слишком громкой или слишком грустной. Была только пара пьес, которые, по мнению Сары Кан, стоило снять и опробовать, она села и проиграла их, одна была слишком громкой, а другая слишком грустной, и я увидел, что она ни на чем не может остановиться и что она тоже хотел только зря потратить час.

  «Это то, что я играю, чтобы упорядочить свои мысли. Это несложно, но можно очень красиво сыграть. Вы могли бы сыграть в это, если бы постарались ».

  Это был какой-то Бах. Сара Кан первой просмотрела его и объяснила гармоники, отметив партитуру острым концом карандаша, объяснив, как Бах мог видеть все эти закономерности, какой у него ум, насколько он умен.

  «Это как Питер. Он тоже умен. Он знает латынь и греческий, умеет придумывать коды и тому подобное ». Внезапно мне захотелось поговорить, рассказать все, спросить, знает ли она, что она знает, имеет ли она какое-либо отношение к этому; все время зная, что это не так, что там нечего было выяснять.

  Она демонстрировала пьесу и, похоже, не слышала. Ни одна часть ее лица не отражала того, что она слышала. Музыка была подобна фонтанам, прозрачная, поднимающаяся, опускающаяся, контролируемая. Если бы все было так, ни слова ни к чему. Если вы прислушались, закрыли глаза, затем снова открыли их и осмотрелись, вы увидели комнату более богато, чем раньше, полировку мебели, сияние ламп, стекла на полках, яркость его освещенного цвета. . Женщина за роялем внезапно снова ожила, как будто с нее спала какая-то вуаль, какая-то тусклая серость, казавшаяся лишь продолжением серости дня, затянувшейся поздней зимы.

  Это был последний урок, который я провел с Сарой Кан.

  Как только Питер приехал домой на каникулы, он захотел пойти посмотреть, сколько осталось снега. Я сказал ему, что все было не так, теперь оно почти исчезло, это уже не весело. Ему не нравилось, что все изменилось, пока он был в школе, что все не могло продолжаться до тех пор, пока он не вернется.

  Мы вышли в пятницу утром после того, как отец ушел на работу. Воздух был неподвижен, но холоден, а небо было суровым, солнце представляло собой твердый светящийся диск за тонкой завесой облаков. На ферме выкладывали новое сено. Коров все еще держали. Их черно-белые спины хлынули из сарая во двор, вывалившись на свежее сено. Их нужно было бы держать в течение многих недель, потому что в полях им не было бы ничего.

  Сначала мы поднялись на холм. Мы не могли видеть далеко. Вид рассеялся слишком быстро, без различия между землей и облаками. Была только долина, голые крыши деревни, извилистая дорога, намек на расстояние. Повсюду белый покров земли был истощен, проткнут мертвыми стеблями, ребристым плугом. Ходить по рельсам было сыро, легче в открытом поле, хотя нам приходилось следить за провалами там, где снег все еще был обманчиво глубоким, а также за сугробами на берегах и изгороди, хотя большинство троп к этому времени были обозначены ступеньками ходунки, которые были раньше.

  "Как папа был?"

  'Отлично.'

  Он всегда спрашивал об этом, и я всегда отвечал одинаково.

  'Что ты делал?'

  «Ничего особенного».

  Мы двинулись вниз, огибая дома. Питер вел, а я просто пошел туда, где он.

  Он всегда приспосабливался к его возвращению домой, к тому, чтобы снова привыкнуть друг к другу, к ожиданию, чтобы увидеть, каким человеком он будет теперь, когда вернулся. Некоторые праздники нам были совсем близки. Другим нам нечего было сказать друг другу, как будто мы расстались. На вершине холма он остановился на время, поэтому я тоже остановился и встал рядом с ним. И когда мы пошли вниз, он пошел первым, а я пошел сзади, и он наклонился, сделал мокрый грязный снежок и бросил его в меня, и я тоже сделал один и плохо кинул, но Питер уже отвернулся, и я думаю, что он не сделал этого. вижу, что я пропустил мили, как всегда.

  Было привычкой заглядывать в дом, когда мы проезжали мимо дома миссис Кан. Не думаю, что у Питера были какие-то особые намерения. Он был впереди меня и небрежно посмотрел вниз по склону, а затем остановился.

  «Эй, это странно».

  Комнату передвинули, стол сдвинули с места. На расчищенном участке пола перед плитой что-то было. Позже я задавался вопросом, знал ли я с самого начала, знали ли мы оба точно, что мы видели, но на самом деле я думаю, что это было неясно, глядя тогда. Ни снаружи, ни внутри было не так много света. В то утро ничего не было ясным.

  «Это выглядит забавно». Питер встал на стену, погрузившись в мокрый сугроб, так что все его джинсы были мокрыми. «Я пойду и посмотрю».