Шпионская сага. Рукописи не горят (СИ)

- А вот это и плохо, и интересно одновременно, - было слышно, как Жубер вылез из кровати и, судя по звукам, мерял шагами комнату, - Кристиана и еще нескольких человек нет ни в общих базах, ни даже в тех, к которым есть доступ лишь у трех людей – меня, Брошана и президента.

- У вас есть еще база?

- Да, моя личная. Доступ к ней есть только у меня. Как они могли узнать о Кристиане?

- Не знаю, но вывод один – кто-то достал для них эту вашу базу. Где она хранится? Насколько надежна?

- Она есть в единственном экземпляре на моем ноутбуке, который всегда со мной. Только что в туалет его с собой не беру. Защищена тремя паролями доступа, которые придумывал и устанавливал Леон. В нем, как и в Кристиане, я никогда ни на секунду не сомневался.

- Кто-то взломал ваши пароли и скопировал базу. Они не ясновидящие, чтобы самим догадаться, кто Кристиан. Надо понять, кто и когда мог это сделать. Я не вижу другого способа найти Кристиана, как вычислить IP компьютеров, с которого и на который была послана информация о нем.

- Ты думаешь, они увезли его куда-то?

- Не знаю. Но если бы я была на месте тех людей, оставлять его в муниципалитете я точно бы не стала. А что может быть безопаснее их логова? Там их никто не найдет, и никто им не помешает расправиться с ним.

- Думаешь, он еще жив? Они сейчас злы… очень злы… Упустить документы за два дня до решающих переговоров. Черт, где же Леон!?

Жубер вздохнул, Джоанна молчала. Кому молиться, кого просить…

- Не понимаю, на что вы надеетесь, - Кристиан поднял глаза на Алафи, - бумаги для вас потеряны. Теперь с них глаз не спустят, а до встречи два дня. Вы проиграли, господин министр.

- Вижу, вы меня узнали. – Алафи невозмутимо сел на второй стог сена, рядом с Омаром. Тот хмуро хрустел пальцами.

- Я вообще не понимаю, что мы здесь делаем? - усмехнулся Кристиан. - Шантаж у вас не пройдет. Выторговать бумаги в обмен на меня у вас не выйдет, с вами никто говорить не станет. Вы же сами это понимаете.

- У меня к вам предложение, - Алафи вдруг неожиданно наклонился вперед и внимательно посмотрел на Кристиана. – Вы умный человек. Забудем о бумагах, Аллах с ними. Я предлагаю вам сделку, которая изменит всю вашу жизнь. Я предлагаю вам политическое убежище, хорошее место, счет в банке с шестью нулями в обмен просто на то, что вы расскажете о содержании этих бумаг на встрече в Дубае. Я уверен, вы изучили их.

- А я был о вас лучшего мнения, - покачал головой Кристиан.

- Не спешите, подумайте.

- Мне нет необходимости думать. Вам озвучить мой ответ или сами догадаетесь?

- Вы понимаете, что я убью вас?

- Конечно. Мы с вами не идиоты, господин министр. Понимаем и всю кухню, и все отношения. Каждый, кто, как мы с вами, крутится в этом, с самого начала знает, чем это может для него закончится. Не я первый, и увы, не я последний. Но знаете, что дает силы и приводит все новых и новых ребят, чтобы занять место тех, кто ушел, ушел не по своей воле? Осознание, что ты не песчинка в этом мире, а что-то можешь сделать, повлиять на таких, как вы, самоуверенных, живущих только жаждой власти и денег.

Кристиан говорил без пафоса, без надрывной трагедии в голосе, без наигранного драматизма. Говорил просто, спокойно, как говорит взрослый человек, однажды ступивший на непростую дорогу, прекрасно понимая все возможные последствия. Он никогда не считал себя героем или сверхчеловеком, был самым простым и далеко не самым лучшим в ДГСЕ. Знал ребят, которые такие операции прокручивали, таких соперников оставляли с носом, что вот про них как раз впору было снимать кино вместо экранизаций глупых комиксов. Но они зачастую оставались непризнанными героями, их имена не знал никто, кроме непосредственного руководства и президента. Им не говорили спасибо и люди, ради которых и для которых они рисковали жизнью, а порой и лишались ее, даже не знали, что своим утренним кофе, обеденным тихим сном где-нибудь в теньке у Эйфелевой башни или вечерней прогулкой с любимым человеком они обязаны им. Искреннее уважение и восхищение этими людьми по прошествии некоторого времени, что Кристиан провел в ДГСЕ, сменилось осознанием собственной причастности к ним, ощущением себя частью них. А потому он не мог предать их и себя, предать доверие живых и память мертвых.

- И когда удается стереть эту самодовольную ухмылку хозяина положения с лица таких, как вы, - продолжал Кристиан, не отводя взгляда от Алафи, - понимаешь, что цена, которую платишь, не так уж высока. А что касается признания или оценки других, так это к школьникам или студентам. Для меня, для мне подобных важнее собственная оценка самого себя.

Один из людей Алафи поднялся и, засучив рукав, направился к Кристиану, но Алафи жестом остановил его.

- Вы мне нравитесь, месье Рокье. Мне всегда были интересны сильные соперники. Которые не строят из себя супергероев, понимая всю нефартовость своего положения, но при этом до последней минуты держат лицо. Я уважаю врага, который, зная, что все равно умрет, остается для меня неразгаданной загадкой силы характера. Вы спрашиваете, зачем вы здесь?