Шпионские страсти и немного любви

Заморыш. Его счастье, что родился не на Каниссе. Наши собаки — ого-го, молодец к молодцу. Сильные, выносливые, отличные работяги. Правда, некоторые дурные головы считают, будто держать в рабстве наших братьев меньших — преступление. К счастью, аболиционистов не слушают, истинные каниссане всегда отличались светлым умом.

Отпускаю перепуганного заморыша.

С Дитрихом мы найдем общий язык, он парень что надо. Офицер по вопросам личного состава! Вот уж мне повезло так повезло.

Армию сейчас не наберешь. В солдаты никто не идет, а коли мозги набекрень, то метят сразу в генералы, не меньше. И на Генерале отыскали выход: личный состав выращивают в пробирках. Неплохие, доносит разведка, солдаты получаются. Хотя Каниссу они бы не устроили; такими даже на Генерале недовольны. Рост, вес — в норме, команды выполняют, скорость реакции высокая, но коэффициент интеллекта — увы. Низок, безнадежно низок. Рассказывали, на стрельбах случай был. Дали такому недоделанному солдату пулемет, а он его развернул, да и жмет на гашетку, своих офицеров поливает. Позор. Сразу видно, что среди разработчиков нет ни одного с Каниссы.

Возвращается Дитрих — без своей боязливой спутницы и с блюдом жареных бифштексов. Догадливый. Каким бы он был каниссанином!

Дитрих улыбается.

— Судя по виду, дружище, ты предпочитаешь человечье мясо, но чего нет, того нет. Извини.

Бифштексы изумительны. Я люблю Дитриха, я могу для него все.

Ворота «замка» распахиваются, выходит Фрида Кэссиди и генералы.

Мы с Дитрихом преданно глядим друг на дружку; заодно держу в поле зрения последний бифштекс.

— Джеми! Ах ты, продажная тварь! — хохочет Фрида.

Пристально смотрю на нее, и она замолкает. Испуганно молчат и генералы. Дура. Придержала бы язык!

А впрочем, ладно, на первый раз прощаю.

Дитрих кланяется, Фрида любезно ему кивает. Превосходно, пусть сойдутся поближе. Через Дитриха мне откроется доступ к секретам производства личного состава. Не то чтобы мы на Каниссе сами не могли такого придумать… Но зачем тратить силы, когда уже есть готовая технология?

А потом мы наладим массовый выпуск мозговых косточек. Ах, косточки! За них я могу все. Иду за Дитрихом и виляю хвостом, как последняя дворняжка.

АРМИЯ СПАСЕНИЯ

Двадцатый век; конец восьмидесятых. Перестроечная нищета. Талоны на мясо. Животные, которых хозяева выкинули на улицу.

Помните, как это было?

В город начала прибывать Армия Спасения. Группами и поодиночке они появлялись на чердаках и в темных подвалах, осматривались, осваивались и затем выходили на улицы и во дворы. Они учились избегать автомобильных колес и спасаться от бездомных собак, не попадаться жестоким мальчишкам и добывать себе пищу на помойках. Они терпеливо сидели у подвальных оконец, или возле мусорных контейнеров, или в пустых унылых скверах, ожидая, когда их заметят и позовут с собой.

С виду кошки как кошки: серые, черные, полосатые. Лишь глаза необычно серьезные, вдумчивые. В них читалась надежда, что однажды — ведь не может быть, чтобы этого не случилось! — кто-нибудь наконец обратит на пришельцев внимание. И возьмет к себе в дом. И тогда они смогут выполнить то, ради чего покинули родину.

Задача Армии Спасения была проста: прибиться к людям, прижиться в домах и учреждениях — а после всем своим существом, каждым усом и шерстинкой нести голодным, озлобившимся, одиноким людям тепло, радость и утешение. Они ждали. Они надеялись. Но люди проходили мимо — озабоченные, усталые, сердитые, равнодушные. Им не было дела до других людей. Тем более они не замечали кошек.

Лишь изредка солдаты Армии Спасения ловили на себе сочувственный взгляд:

— Ах ты, бедняга! Голодная… Да нечего тебе дать, совсем нечего.

А им ничего и не было нужно. Они подходили и выгибали спинку, и громко мурлыкали, и терлись головой, торопясь отдать хоть немного тепла. А человеческие глаза наливались тоской. И тогда они отходили, смущенные, ведь человек страдал — оттого, что не может помочь голодной бездомной кошке. Армия Спасения была в растерянности.

* * *

Миррана Каммиата, втиснувшись на подоконнике между цветочными горшками, вылизывала заднюю лапу. Было грустно. Хозяйка, Анастасия Григорьевна, вернулась из магазина чуть не плача. Кассирша облаяла. Вечно они торопятся, молодые. А старая бабка с трешками, которыми выдали пенсию, возится, считает их, путается. И пенсия тает — глазом не успеешь моргнуть. Рыбы дешевой уж не найдешь…

Миррана Каммиата с урчанием вгрызлась в шерсть, словно у нее блоха, как у настоящей кошки. Хозяюшка, милая, не нужно рыбы, я и кашки поем, и булочки; ты только не огорчайся.

— Ох, девочка моя… — вздохнула Анастасия Григорьевна. — Горе мне с тобой. Чем же кормить-то?

Миррана Каммиата спрыгнула с подоконника и стала тереться о хозяйкины ноги — распухшие, в уродливых черных венах. Великие боги, как она вообще ходит?

— Кушать хочешь? Сейчас я тебе, девочка, кошечка… что-нибудь… Бедная ты моя…