Весело ей, значит, горько подумал Дорин. А про долговязого предположил: наверняка это и есть талант Маргулис, которым она и ее папаша восхищались. Или Моргулис, черт его знает.
Дальше – хуже.
Подвел Маргулис-Моргулис чужую девушку к кремовой «эмке», галантно распахнул дверцу. Надя села, и они уехали, а Егор остался, так ею и не замеченный.
Машину ему советская власть выдала, а сам наверняка тоже против нее фырчит, по царским временам вздыхает, несправедливо и голословно подумал Егор про длинноносого доктора. Но сейчас было не до справедливости. У Дорина в груди был вулкан, как поется в песне «Кукарача».
Значит, я у вас, Надежда Викентьевна, первый и последний? Эх вы, женщины…
Пока она еще не вышла, был у Егора план. Подойти, поговорить по-доброму, без мелодрам. Чуть-чуть приоткрыть, каким делом занимается – не со своими гражданами воюет, как энкавэдэшники, а с немецкими шпионами. Хотел даже про скорую войну рассказать, чтоб осознала: он Родину защищает. Но после Моргулиса с его «эмкой» Егор откровенно разговаривать с Надеждой передумал. Потому что на этот раз обиделся смертельно, до гробовой доски.
Шел на Кузнецкий широким, злым шагом.
Микроскопная интеллигентская психология, дешевое чистоплюйство. Можно себе представить, что было бы с Надей, если б узнала про троллейбус. Закричала бы: «Изыди, прислужник Сатаны! Сгинь, нечистая сила!». А кто вас, таких чистеньких, добреньких, от фашистов защищать будет? Вот придет Гитлер со своим СС и гестапо, заставит вас сапоги ему лизать, на Моргулиса вашего желтую звезду прицепит, то-то завоете: «Ой, спасите! Ой, помогите!» Да поздно будет.
Вот какое горькое событие произошло с Егором в эти майские дни.
Было и еще одно событие, но уже не горькое, а радостное.
Как-то ночью (десятого мая это было, даже уже одиннадцатого, потому что после полуночи) вдруг позвонил Октябрьский – не по городскому телефону, а по специальному, проведенному в квартиру для служебных надобностей. «Немедленно ко мне в кабинет». Голос строгий.
Со всеми положенными по инструкции предосторожностями Дорин вышел на пустой Кузнецкий. Потягиваясь и позевывая, ленивым шагом двинулся в сторону Лубянки: вроде как решил прогуляться среди ночи – может, не спится человеку или, наоборот, проснулся и вышел пройтись.
Убедившись, что слежки нет, нырнул в подъезд нового корпуса, пристроенного к ГэЗэ во времена вредителя Ягоды.
На улице в этот поздний час не было ни души, а на Лубянке кипела самая работа. По лестницам и коридорам ходили сотрудники. Лица сосредоточенные, походка деловитая. Если б Егор видел это впервые, то подумал бы, что случилось какое-нибудь чрезвычайное происшествие общенаркоматовского масштаба, но это был обычный режим работы. Как пошутил однажды Октябрьский, у ЧК вся жизнь сплошное ЧП.
Старшего майора Егор встретил на седьмом этаже – выходящим из кабинета.
– Семь минут, товарищ младший лейтенант. Заставляете себя ждать, – сказал шеф вроде бы сурово, но в синих глазах поблескивали искорки. Егор сразу их приметил. Только истолковал неправильно, подумал – новости про Вассера. Внутри всё так и сжалось. Наконец-то!
– Я по инструкции, – начал он объяснять. – Нельзя же сразу, надо было проверить…
Не договорил. Из-за поворота выбежали двое: молодой мужчина в штатском и черноволосый майор. Ну, молодой еще ладно, а видеть бегущим солидного человека, с ромбами в петлицах, было удивительно.
– Слыхал? – крикнул майор Октябрьскому.
– Смотря про что, – ответил тот и пожал руку одному штатскому. С майором, наверное, уже виделся.
– Значит, не слыхал, – криво усмехнулся черноволосый. Говорил он с кавказским акцентом.
– Вы не поверите! – воскликнул молодой (этот по-русски изъяснялся без акцента, но как-то очень уж гладко – будто белогвардеец из кино про гражданскую войну). – Я сам бы не поверил, решил, что провокация. Если бы «Лорд» заранее не предупредил, что такое может случиться…
Тут он осекся, взглянув на Егора.
– Лейтенант Дорин, мой сотрудник, – представил шеф. – Это майор Лежава, это товарищ Епанчин.
Просто «товарищ» – ни звания, ни должности. Красивый парень, весь лощеный, и костюмчик – сразу видно, не «Мосшвея». Егору кивнул, больше на него внимания не обращал – очень уж был взволнован.
– Началось! – сказал Епанчин. – Только что поступило сообщение от «Лорда». Гесс приземлился в Шотландии.
– Брехня, – недоверчиво поморщился Октябрьский.
– Приземлился! В поместье герцога Гамильтона. Это один из заправил «Кливлендской клики». С Гессом он познакомился на Берлинской олимпиаде. Представляете, просто спустился на парашюте, и всё! Второй человек в Рейхе! Матвей уже у Наркома. Нас тоже вызвали. И вам наверняка сейчас позвонят.
– А ты, Октябрьский, говорил: чушь, – заметил кавказец – как показалось Егору, язвительно.
Но шеф на майора даже не посмотрел. Он напряженно размышлял: брови сдвинулись, лоб пересекла глубокая морщина
– Какой ход, – пробормотал он – показалось, что с восхищением. – Какой ход… – И рассеянно Епанчину. – Что, не отпускают обратно? Задерживают?
Тот с улыбкой ответил: