Шпионы

Теперь начинает проясняться очень многое другое (тут, несомненно, всерьез проверяется наша способность глубоко, по-новому понимать происходящее), о чем я прежде и не задумывался, считая все чистой случайностью. Почему из всех улиц в округе немцы выбрали Тупик и сбросили зажигательную бомбу именно на него? И почему из всех домов в Тупике именно на дом мисс Даррант? Что, если мисс Даррант узнала правду про мать Кита и собиралась ее разоблачить?.. А мать Кита о том догадалась, вышла ночью, во время затемнения, и, фонариком подав врагам знак, навела их на цель…

В прихожей у Хейуардов на столе постоянно лежит фонарик.

И еще одна неприятная мыслишка приходит мне в голову: тогда ведь вполне понятна ее необъяснимая доброта ко мне, ее щедрость с ячменно-лимонным напитком и шоколадной пастой. Это все чистейшее притворство, чтобы скрыть свое истинное нутро.

Проходит всего несколько секунд после той фразы Кита, я по-прежнему стою столбом и разинув рот, даже не пытаясь разобраться, что же из нее следует; но строительство межконтинентальной железной дороги уже заброшено, и мы начинаем тайком следить за матерью Кита. Свешиваясь с перил второго этажа, подглядываем, как она ходит из гостиной в кухню и обратно, напоминая миссис Элмзли, что надо почистить серебро, и обсуждая с ней хвори, одолевающие мать миссис Элмзли. В детской, порывшись в шкафчике с почтовыми принадлежностями, мы находим тетрадку, в которой собирались записывать наблюдения над птицами, но вскоре оставили эту затею, потому что принялись выслеживать появившуюся на поле для гольфа тварь, похожую на человекообразную обезьяну. Кит вычеркивает слово «ПТИЦЫ» и пишет: «ЖУРНАЛ НАБЛЮДЕНИЙ. САВИРШЕНО СИКРЕТНО». В глубине души я не уверен, что «секретный» пишется через «и», но помалкиваю, как и в других, довольно редких случаях, когда у меня возникают сомнения в правоте моего друга.

Тем временем он начинает заносить в тетрадь наши первые наблюдения: «10.53», – выводит Кит; мы устроились на верхней площадке лестницы и, припав к полу, слушаем, что делает в прихожей его мать. «Звонит по телефону. Просит соединить с номером 8087. Говорит с мистером Хакналлом. Три борани отбивные. Попостнее. К полудню». Она поднимается по лестнице, и мы опрометью бросаемся в детскую… Прерываем расследование и, пока она сидит в уборной, обдумываем кое-что другое… Выходим из детской и крадемся за ней вниз, на кухню… потом в сад, подсматриваем из-за сарая, а она несет знакомую эмалированную миску, исходящую кисло пахнущим паром, к курятнику… Наблюдая за матерью Кита, я обнаруживаю, что за утро она проделывает гораздо больше разных дел, чем я прежде предполагал, и ни разу не прерывает их, чтобы отдохнуть или написать письма. Ее активность совсем не бросается в глаза, ее легко вообще не заметить, потому что делается все так спокойно, неспешно; так… неуловимо.

Да, теперь, когда мы знаем правду, нам видна зловещая неприметность ее поступков. И вообще, если внимательно последить за ней и вслушаться в ее речи – чем мы теперь и занимаемся, – то становится ясно: что-то в ней не так. Сразу чувствуется налет фальши в подчеркнуто любезном, ровном голосе, каким она разговаривает с миссис Элмзли, с отцом Кита, даже с курами:

– Миссис Элмзли, вы конечно же не забыли вытереть пыль за часами в столовой?.. Тед, милый, я иду по магазинам, надо кое-что купить для Ди. Тебе что-нибудь нужно? Кстати, на диво дружно взошел салат, ты просто молодец… Ну-ну, дамы. Не надо толкаться и отпихивать друг друга. В очередь, пожалуйста, в очередь. Приготовьте продовольственные карточки…

Таким же фальшивым кажется мне теперь ее преувеличенно веселый тон, когда по дороге от курятника к дому она вдруг оборачивается, видит, что мы, укрываясь то за сараем, то за беседкой, следуем за ней, и шутливо произносит:

– Бах, бах! – Это она изображает, что палит в нас из воображаемого ружья – будто мы еще совсем малыши. – Все, обоих наповал!

Притворяется, что играет в невинную детскую игру, а ведь на самом деле она среди нас чужая и постоянно наблюдает за всеми холодным сторонним взглядом.

Впервые за все время я внимательно вглядываюсь в миссис Элмзли. Прежде мне не приходило в голову спросить себя: почему у нее усы, посреди лба бородавка и почему она разговаривает так тихо…

И еще: вправду ли тот «мистер Хакналл», которому звонила мать Кита, – настоящий мистер Хакналл из мясной лавки, всем известный шутник и балагур в окровавленном фартуке? А даже если это он, то его связь с выявленной шпионкой наводит на мысль: не пора ли нам заняться и им? Помню, как, стоя в нескольких футах от прилавка, он швыряет куски мяса на весы и для смеха во все горло распевает:

– «Если б на всем свете осталась ты одна…»

И перебрасывает блестящие латунные гири из руки в руку, будто жонглер булавы.

– «Только бы ты да я…» – И вдруг кричит кассирше: – Миссис Хакналл, с этой милой дамы причитается два фунта и четыре пенса. Следующий, пожалуйста…