– Ладно, пацаны. Все было ништяк, но мне пора сваливать. Сегодня в Екатерининский дворец надо быть к семи. Просили не опаздывать. А мне еще бриться, переодеваться, все такое…
– И чего там делать, в этом дворце? – поинтересовался Поляк.
– Как чего? Романыча поведу! Он ведь без меня ни на шаг! Как дитя малое! А там юбилей этого, как его, «Моэт э Шандо»! Банкет-фуршет, смокинги-хуёкинги…
– Кого юбилей? – не понял Поляк.
– «Моэт э Шандо», б…дь! – гаркнул Бруно. – Двести пятьдесят лет ихнему, б…дь, дому, заводу или как там его, не знаю! Ты что, глухой, Поляк? Не втыкаешь?
Карлик ловко соскочил на пол, одернул пиджак.
– Пойло такое французское! Шампанское, б…дь! С пузырьками! Или тебе еще объяснить, что такое шампанское?
– Не надо мне ничего объяснять! – обиделся Поляк. – Пил я шампанское! Только не всякие там шандоны-гандоны, а нормальное шампанское, «Советское»!
– Олух ты! – изрек Бруно, с нежностью разглядывая свои кроваво-красные туфли. – Это если я тебе в бокал сейчас нассу, это будет «Советское»! Даже лучше, чем «Советское», потому что я с утра французского коньяку накатил. А «Советское» – это вообще не шампанское, запомни! Вот «Моэт» – шампанское! Оно в Шампани делается, провинция такая во Франции, типа нашей области! Понимаешь разницу?
Он повернулся к Захару.
– Захар, б…дь, объясни ему! Ты ведь должен понимать!
Хозяин шашлычной скромно сидел за столом, чистил сухую колбасу и нарезал на тонкие прозрачные дольки. Водку он почти не пил.
– Вон, в «Перекрестке» на Тверской этого твоего «Моэта» хоть залейся, – заметил Захар. – Шампань как шампань, ничего особенного.
– Во-во! Да ты раньше и названия такого не знал! – вставил Поляк. – Одну водяру глушил и мозги никому не компостировал!
– Это я-то не компостировал? – удивился Бруно. – П…дишь! Не может быть! Я всегда компостирую! Особенно таким, как вы! А почему, угадай? А?
Бруно выдержал паузу.
– Потому что я умнее вас в четырнадцать раз!
И он громко, от души расхохотался.
Подземная экспедиция
Сердце у всех колотилось прямо под горлом: давно не спускались в «минус», тренированные организмы отвыкли от нечеловеческих условий подземелья. К тому же в любой момент ожидали подлянки. Фонари сперва не жгли, боялись. Двигались практически на ощупь.
– А что делать, если стрелять начнут? – спросил Ржавый. – Наземь ложиться? Так тут грязи по щиколотку.
– Хорошо, не говна по пояс, – огрызнулся Палец. – Кто в тебя стрелять станет?
– На войне снайпер всегда командира выбирает, – сказал Зарембо. – А у нас самый нарядный кто? Ржавый!
Действительно, они были в обычных рыбацких комбинезонах, а Середов – в специальном «подземном» облачении, похожем на то, каким пользовались «тоннельщики».
– Командиру обидных прозвищ не дают! – возразил Середов. И пожаловался: – У меня уже ноги не идут… И кажется, что кто-то смотрит…
– Это обычный страх «минуса», – сказал опытный Зарембо.
Когда вышли в тоннель транспортной узкоколейки и там тоже никого не обнаружили – ни часового, ни даже старого вахтера, – после этого немного осмелели. Скоро из-под мусора стали проступать рельсы, а там и на первую решетку наткнулись. Обычная стальная решетка, приваренная к старой тюбинговой арматуре. Она даже до самого верха не доходила, там оставалась прореха сантиметров в десять. Срезали за пару минут. Аккумуляторная «болгарка» визжала так, что и в преисподней, наверное, слышно было. Но все обошлось, никто не сбежался. Тут уже включили налобники на полную мощность, заговорили в голос, бояться перестали вообще. Хотя нет, Середов все равно как-то странно дергался, потел и оглядывался все время.
– И чего ты переживаешь, Ржавый? – весело поинтересовался Зарембо.
– Не знаю… Непривычно… Вы-то, ясное дело, матерые подземные волки… А у меня опыт поменьше. Знаете, как летчиков различают? По налету часов! У одного тысяча часов в небе, а у другого – сто. Вот и у нас такая же разница.
– Летчиков различают по-другому: кто летает, а кто просто сидит в кабине. Тебе ниже «Бухенвальда» спускаться и не придется. Будешь там скучать да нас дожидаться. Подушечку надувную взял?
– Какая подушечка? – обиделся Середов. – Я что, по-твоему, спать туда иду?
Пыльченко не удержался, тоже съязвил:
– А что тут такого? Сидишь, делать нечего… Надул матрац, подушечку разложил, глядишь – время быстрей и пройдет. Особенно если выйдет карликовая красотка в одной набедренной повязке…
Он был против того, чтобы брать Ржавого: тот всегда находился во втором составе и профессионализмом не отличался. Но Зарембо настоял. Или втроем, говорит, или один отправляйся. Третий – это страховка на всякий поганый случай. Отучился, видно, Зарембо рисковать в частной охране. Но чем Ржавый им поможет? Связи с поверхностью нет, к тому же ни МЧС, ни «скорая помощь», ни саперы на «минус двести» просто физически не спустятся. Так что это просто самоуспокоение. И еще одного Зарембо не учитывает: в случае ЧП, даже если жизнь ему спасут, то проживать ее он будет не в квартирке на Соколе, ресторанчиках уютных, не на ипподроме, а в многоместном бараке, в колонии…