Шпионы, создавшие советское ракетостроение

Протопи ты мне баньку по-белому
Я от белого свету отвык.
Угорю я, и мне, угорелому,
Пар горячий развяжет язык.

Протопи ты мне баньку, хозяюшка,

Раскалю я себя, распалю,
На пологе у самого краюшка
Я сомненья в себе истреблю.

Разомлею я до неприличности,

Ковш холодной – и всё позади, –
И наколка времён культа личности
Засинеет на левой груди.

Сколько веры и лесу повалено,

Сколь изведано горя и трасс!
А на левой груди – профиль сталина,
А на правой – маринка анфас.

Эх, за веру мою беззаветную

Сколько лет отдыхал я в раю!

Променял я на жизнь беспросветную

Несусветную глупость мою.

Вспоминаю, как утречком раненько,

Брату крикнуть успел: «пособи!» –
И меня два красивых охранника
Повезли из сибири в сибирь.

А потом на карьере ли, в топи ли,

Наглотавшись слезы и сырца,
Ближе к сердцу кололи мы профили,
Чтоб он слышал, как рвутся сердца.

Ох, злобит от рассказа дотошного!

Пар мне мысли прогнал от ума.
Из тумана холодного прошлого
Окунаюсь в горячий туман.

Застучали мне мысли под темечком:

Получилось – я зря им клеймён, –
И хлещу я берёзовым веничком
По наследию мрачных времён.

Протопи ты мне баньку по-белому, –

Чтоб я к белому свету привык, –
Угорю я – и мне, угорелому,
Ковш холодной развяжет язык

– О, капитан, а ты, оказывается, и лирик, и философ. Неужели тебя растревожили прошлые времена? По какой причине?.. Молчишь? А как ты отнесешься к такому:

В ресторане по стенкам висят тут и там –
«Три медведя», «Расстрелянный витязь»…
За столом одиноко сидит капитан,
«Разрешите?», – спросил я. – «садитесь,

…Закури!» – «извините, «казбек» не курю…»

«Ладно, выпей, – давай-ка посуду!..
Да пока принесут… пей, кому говорю!
Будь здоров!» – «обязательно буду!»

«Ну так что же, – сказал, захмелев, капитан, –

Водку пьешь ты красиво, однако.
А видал ты вблизи пулемёт или танк?
А ходил ли ты, скажем, в атаку?..

В сорок третьем под курском я был сташиной, –

За моею спиной – такое…
Много всякого, брат, за моею спиной,
Чтоб жилось тебе, парень, спокойно!»

Он ругался и пил, он спросил про отца,

И кричал он, уставясь на блюдо:
«Я полжизни отдал за тебя, подлеца, –
А ты жизнь прожигаешь, иуда!

А винтовку тебе, а послать тебя в бой?!

А ты водку тут хлещешь со мною!..»
Я сидел, как в окопе под курской дугой, –
Там, где был капитан сторшиною.

…Он ругался и пил, я за ним по пятам.

Только в самом конце разговора
Я его оскорбил, я сказал: «Капитан,
Никогда ты не будешь майором!..»

– Ну, ты даешь, Данилыч, – рявкнул кагэбист.

Пришлось кому-то из испытателей обнять растревоженного капитана.

– Наши спецы – опора Отечества, ты это должен усвоить! Генералу Гуськову передай – у него прекрасный капитан! Понимает нас – промышленников. Достоин быть майором, – ласково нашептывал на ухо представителя КГБ Володя Болгарин.

– Дорастешь и до генерала, если будешь понимать нас, ракетостроителей, и не только нас, но и всю советскую жизнь, и Высоцкого, – добавили испытатели хором.

Гена Толмачев обнял капитана за плечи: