Шрам

Вошёл Гонза — в зале воцарилась обычная деловитая возня. Сосед по скамье поприветствовал вошедшего — и тут же удивлённо отпрянул. Что-то негромко спросил; Гонза изумлённо на него уставился.

Суть Лисовой задумки открылась Эгерту несколько позже, а пока он недоумённо наблюдал, как всякий, обративший свой взор на Гонзу, расширял глаза и принимался громко шептаться с соседом. Гонза ёрзал, вздрагивал и отчего-то хватался рукой за нос.

Затея была проста: все как один сотоварищи — кто с сочувствием, кто со злорадством, кто заботливо, кто изумлённо — вопрошали обомлевшего Гонзу, что такое случилось сегодня с его носом и по какой такой причине он вырос почти на четверть?

Гонза отшучивался и огрызался — но мрачнел на глазах. На другой день повторилось всё то же самое — встретив Гонзу в коридоре, студенты хмурились и отводили глаза. Злой и растерянный, бедняга наконец обратился к Соллю:

— Слушай, парень… Ты-то хоть скажи мне… Что там мой нос?

Эгерт переминался с ноги на ногу, глядя в его вопросительные глаза, выдавил, наконец:

— Да вроде… длинноват…

Гонза плюнул в сердцах, а вечером — смеющийся Лис поведал об этом Соллю, который стал таким образом будто бы соучастником затеи — вечером отчаявшийся провинциал раздобыл обрывок шнурка и тщательно, до самого кончика, измерил свой несчастный нос. На горе, ему случилось оставить свою мерку тут же, в комнате, под периной; конечно же, Лис нанёс визит в отсутствие хозяина и чуть-чуть укоротил злосчастную мерку.

Небо, что случилось с Гонзой, когда он вздумал произвести повторный замер! Чуть не весь университет, притаившийся под окном его комнаты, слышал горестный, полный ужаса вопль: мерка оказалась коротка, несчастный нос удлинился на целую половину ногтя…

Эгерт вздрогнул и перестал вспоминать. С площади донёсся длинный, протяжный звук — будто голос древнего, закованного в каменную броню чудовища, чудовища тоскующего и одинокого. Всякий раз при звуке этого голоса у Солля мороз продирал по коже, хотя Лис давно объяснил ему, что это всего лишь очередной обряд в Башне Лаш: серые капюшоны любят таинственность, и шут его знает, что там у них за обряды… Башня разражалась этим стоном иногда раз в день, иногда два, а порой замолкала на целую неделю — горожане привыкли к странным звукам и не обращали на них внимания, и только Эгерту всякий раз хотелось зажать уши. Вот и сейчас, невольно дёрнувшись, он вызвал усмешку Лиса:

— У моего бати сучонка была… Так та свистульку не любила. Услышит — и давай подвывать, с ума прямо сходит… Вроде тебя, только ты выть робеешь…

Звук оборвался; Эгерт перевёл дыхание:

— Ты… Не знаешь, что всё-таки они… делают в этой своей Башне?

Служителей Лаш на улицах узнавали издалека — облачённые в серые плащи с падающими на лицо капюшонами, они внушали горожанам трепет и почтение, которые Эгерт вполне разделял.

Лис наморщил нос. Проговорил задумчиво:

— Ну, дел-то у них много… Одной стирки сколько — плащи-то длинные, мостовую подметают, всякое дерьмо к полам липнет… Пачкаются, поди, страшное дело…

Солль подавил приступ раздражения. Поинтересовался глухо:

— А… звук? Ну, вой этот…

Лис встрепенулся:

— А это прачка ихняя, как дырку в плаще найдёт, так сразу орать начинает… Ругается, значит.

— Откуда ты знаешь? — сквозь зубы спросил Эгерт.

— На лекции ходить надо, — усмехнулся Лис.

Эгерт вздохнул. Вот уже несколько дней он не ходил на лекции. Устал, сдался, надоело; объяснять это Лису не было ни сил, ни возможности.

Гаэтан тем временем извлёк откуда-то из кармана куртки немыслимых размеров зелёный огурец. Критически оглядев овощ, покосился на Солля — заинтригован ли? Эгерт поглядывал на огурец с плохо скрываемой опаской.

Лис усмехнулся во весь зубастый рот, глаза его полыхали предвкушением сногсшибательной шкоды. Быстрым движением распустив пояс, Лис засунул огурец себе в штаны, пыхтя, приспособил овощ наиболее естественным образом:

— Во… Сегодня танцевать будем, с красавицей моей, Фарри…

Обняв воображаемую партнёршу, он с романтическим лицом проделал несколько па; спрятанный огурец подрагивал в такт его шагам, как, очевидно, это и было задумано.

— Получается, — заметил Лис озабоченно. — Ещё обниму покрепче… Только б не выпал… Всё, я пошёл.

Спрятав огурец в карман, он на ходу стянул с крюка свой залатанный плащ; бросил уже в дверях:

— Кстати… Господин декан о тебе спрашивал. Будь здоров…

Солль сидел и слушал, как гулко отдаляются по сводчатому коридору Лисовы шаги. Из мыслей его разом вылетели и Гаэтан с его огурцом, и Башня Лаш с её странным звуком.

«Господин декан о тебе спрашивал».

Декан относился к Соллю внешне ровно, совершенно так же, как и к прочим — будто не он привёл его тогда на рассвете в университет, будто и не было тягостного разговора у колодца. Эгерт был просто вольным слушателем — но жил во флигеле, как студент, и никто не заводил с ним разговора об оплате, пока он сам не заговорил об этом со старичком-интендантом. Благодетель-декан приветливо кивал Соллю при встрече — а Тория между тем была его дочерью, а убитый Динар, значит, собирался стать зятем…