Шрам

Солль, так и не зажмуривший глаз, видел, как стальное лезвие будто размазалось в воздухе, подобно блестящему вееру; он ожидал удара и смерти — но вместо этого ощутил резкую боль в щеке.

Ничего ещё не понимая, он поднял руку к лицу — по подбородку катились тёплые капли. Манжеты рубашки тут же запятнались кровью; мимоходом Эгерт успел порадоваться, что снял мундир и сберёг его от порчи.

Он поднял глаза на незнакомца — и увидел его спину. На ходу пряча шпагу в ножны, тот всё так же неторопливо брёл прочь.

— Эй, — крикнул Эгерт, дурачась, — вы всё сказали, почтенный?

Но седой постоялец «Благородного меча» не оглянулся. Так и ушёл, не обернувшись не разу.

Прижав к щеке платок, подобрав фамильную шпагу и накинув на плечи мундир, Эгерт от души порадовался, что явился на дуэль без Карвера. Поражение есть поражение — даже если седой незнакомец был на самом деле покровителем воинов Харсом… Впрочем, нет. Покровитель воинов ценит обычаи, он не стал бы заканчивать дуэль таким странным и глупым образом…

Добравшись до берега, Эгерт встал на четвереньки и поглядел в тёмное, то и дело подёргивающееся рябью зеркало. На щеке у Эгерта Солля, отражённого в воде, темнела длинная глубокая царапина — от скулы до самого подбородка. При виде её отражение скептически поджало губы; несколько красных тёплых капель упали и растворились в холодной воде.

2

Возвращаясь в город, Эгерт очень не хотел встречаться ни с кем из знакомцев; может быть, именно поэтому на первом же перекрёстке ему случился Карвер — крайне возбуждённый:

— Старик вернулся в гостиницу невредимый, как полная луна… Я уж подумал… А что это у тебя с лицом?

— Киска поцарапала, — процедил Эгерт сквозь зубы.

— А-а… — протянул Карвер сочувственно. — Я уж подумал, не сходить ли к мосту…

— И присыпать землёй моё остывшее тело? — Эгерту расхотелось сдерживать раздражение; глубокая царапина на щеке перестала кровоточить, но горела так, будто к лицу приложили раскалённый прут.

— Ну… — протянул Карвер неопределённо и тут же добавил, понизив голос: — А старик-то уехал, сразу же уехал… У него и конь уже стоял под седлом…

Эгерт плюнул:

— Мне-то что?! Одним сумасшедшим в городе меньше…

— Я тебе сразу сказал, — Карвер рассудительно покачал головой, — безумцев, знаешь ли, по глазам видать… У этого глаза совсем ненормальные, ты заметил?

Видно было, что Карвер очень не прочь порассуждать о безумцах вообще и о незнакомце в частности. Конечно, ему хотелось быть посвящённым в подробности поединка, и следующей фразой обязательно было бы приглашение в трактир — но на этот раз Карвера ожидало горькое разочарование. Никоим образом не утолив его любопытства, Эгерт тут же сухо распрощался.

Герб Соллей на окованных железом воротах был призван вызывать гордость у друзей и страх у врагов — изображённое на нём воинственное животное не имело названия, зато снабжено было раздвоенным языком, стальными челюстями и двумя мечами в когтистых лапах.

С трудом переставляя ноги, Эгерт поднялся на высокий порог. У входа его встретил слуга, готовый принять из рук молодого господина плащ и шляпу — но в то несчастливое утро у Эгерта не было ни того, ни другого, поэтому молодой господин попросту кивнул в ответ на глубокий почтительный поклон.

Комнату Эгерта, как почти все помещения в доме Соллей, украшали гобелены с изображёнными на них породами бойцовых вепрей. На маленькой книжной полке скучали несколько сентиментальных романов вперемешку с пособиями по охоте; ни те, ни другие Эгерт никогда не открывал. В простенке между двумя узкими окнами помещался портрет — мать Эгерта, молодая и прекрасная, с кудрявым и белокурым мальчуганом, прислонившимся к её коленям. Художник, лет пятнадцать назад выполнявший заказ Солля-старшего, оказался прямо-таки медовым льстецом — мать была красива чрезмерной, не своей красотой, а мальчик попросту воплощал добродетель. Слишком голубые глаза, слишком трогательные пухлые щёчки, ямочка на подбородке — сие дивное дитя вот-вот взлетит и растворится в эфире…

Эгерт приблизился к зеркалу, стоящему на столе около кровати. Глаза его не казались сейчас голубыми — они были серыми, как пасмурное небо; Солль через силу растянул губы — ямочки как не бывало, зато змеилась через щёку рана — длинная, жгучая, кровоточащая.

На зов явилась старуха-управительница, давняя поверенная во всех происходящих в доме делах. Поохала, пожевала губами, принесла баночку с мазью, заживляющей раны; боль поутихла. С помощью слуги Эгерт стянул ботфорты, бросил ему мундир и, обессиленный, повалился в кресло. Его знобило.

Подошло время обеда — Эгерт не спустился в столовую, передав матери, что пообедал в трактире. Он и правда хотел пойти в трактир, жалея уже, что не остался выпивать в компании Карвера; он даже встал, собираясь выйти — но помедлил и снова сел.

Временами у него начинала кружиться голова; тогда белокурый мальчик на портрете, дивный мальчик с чистыми, не тронутыми шпагой щёчками качал головой и многозначительно улыбался.