Шрамы, что мы выбираем

Она стояла перед большим портретом девочки. Не больше пятнадцати, она смотрела в камеру насмешливо и с вызовом. В руке небрежно зажатая сигарета, на заднем плане виднелись ряды бутылок. Анна помнила, девочку звали Молли. Она встретила ее в маленьком клубе, куда Молли приходила, сбегая из дома. Там, на фоне барной стойки, девочка позировала ей, а потом рассказывала истории о клубе и своих друзьях, которые были старше нее. Наверное, большая часть людей, пришедших на выставку, были бы шокированы услышать о прокуренном баре, минете в туалете, а главное, о том, что подобное приносит удовольствие.

– О чем задумалась? – Анабель подошла неожиданно.

– О своей фотографической карьере. Иногда приходит в голову: какой ерундой я занимаюсь.

– Всем порой приходит такое в голову. Но если подобные мысли не задерживаются, значит, все в порядке.

Анабель стояла рядом с Анной и смотрела на портрет Молли, время от времени делая маленькие глотки из бокала с шампанским. Анна ничего не говорила, прекрасно зная, что если кто и может понять ее фотографии, то именно Анабель. Не зря девушка сама присутствует на одной из работ.

– Я бы хотела с ней познакомиться, – наконец, сказала Анабель.

– Увы, могу только рассказать, где ее встретила.

– Не стоит. Пусть это останется всего лишь фантазией.

Анна невольно вздрогнула от последней фразы. В ней было что-то знакомое и совершенно не принадлежащее Анабель. Потребовалось несколько секунд, чтобы вспомнить: подобную фразу частенько повторял Лукас.

– Ты вспоминаешь его? – спросила Анна.

– Постоянно. А ты?

– Конечно. Не думаю, что хоть кто-то, кто знал Лукаса, сможет его забыть.

Анабель пожала плечами:

– Ты знаешь, мне кажется, человеческая память – довольно краткосрочная штука. Прошел всего год, и я начинаю забывать детали. Сколько должно пройти, и я забуду самого Лукаса?

– Не думаю, что это возможно.

– В мире нет ничего невозможного.

Анабель повернулась к Анне:

– Думаю, пора потихоньку сбегать с этого вечера и продолжать наш собственный.

Анна кивнула и вслед за Анабель аккуратной тенью прошла к черному ходу. Когда гости уже не могли ее видеть, она сняла неудобные туфли и на цыпочках пробежала по холодному полу коридора и небольшому расстоянию между галереей и машиной Винсента.

– Наконец-то, – проворчал он. – Уж и не думал вас дождаться.

Он завел машину и в сгущающихся сумерках направил ее к дому Уэйнфилдов. В такие моменты Анна чувствовала себя настоящей Золушкой, которая сбегает с королевского бала. Только туфельки были при ней, да и карета не превратится в тыкву ровно в полночь. Наоборот, все самое интересное начнется как раз после середины ночи.

Фредерик с Кристиной ушли под конец открытия, когда никто не обратил на них внимания. Впрочем, к тому моменту, как наступил вечер, гости предпочли разойтись по клубам и ресторанам – или домой. Фредерик не пожелал рассказать Кристине детали предстоящего мероприятия, поэтому ей пришлось довольствоваться его коротким «увидишь».

Не то чтобы Фредерик хотел придать пущей таинственности происходящему. Он и вправду полагал, что не стоит тратить слова и что-то объяснять, если скоро Кристина сможет сама все увидеть. Впрочем, его молчание во время всей дороги до квартиры Уэйнфилдов было обусловлено вовсе не тем, что он не хотел о чем-то рассказывать.

Он вспоминал.

Фредерик никогда не относил себя к числу сентиментальных людей. Он даже с некоторой снисходительностью относился к вечерам, когда Анабель любила устроиться у большого окна с бокалом вина и долго сидеть, наблюдая за сумерками. В такие моменты она перебирала воспоминания, играла тонко настроенной памятью. Ей нравилось это делать – время от времени.

Но когда подобное желание возникало у Фредерика, он предпочитал отмахиваться от него. Запирать в тайных чуланах собственного мозга и не выпускать оттуда. Долгое время он был уверен, что и Винсент поступает подобным образом.

Но однажды, когда они только поднимали дело отца, Фредерик задержался в издательстве и пришел домой ближе к полуночи. Было темно, и он решил, что все давным-давно спят. Но оказалось не совсем так. Он нашел Винсента в гостиной, где тот уснул на диване после того, как прикончил полбутылки виски. В скудном свете из окна Фредерик заметил на щеках брата дорожки от слез. Только тогда он вспомнил, что этот день – годовщина смерти родителей.

И теперь, пока они петляли по улицам Лондона, Фредерику впервые пришло в голову, а сможет ли Кристина понять то, что будет происходить этой ночью. Сможет ли оценить. Или, может, они вообще слишком быстро решили приобщить ее к их маленькому таинству?

Пока они парковались в гараже, Кристина неожиданно спросила:

– Кто это придумал? Кто первым решил собрать вас?

Фредерик помолчал, обдумывая ответ.

– Пожалуй, наша мать, Мадлен Уэйнфилд. Она была крайне своеобразной женщиной и во многом приобщила нас к тому, чем мы занимаемся теперь. Но, разумеется, она не устраивала подобных вечеринок. Мы были слишком маленькими, а потом я и Винсент уехали учиться. Не знаю, чем она занималась тут с Анабель. Лучше спроси у сестры.