Шрамы войны. Одиссея пленного солдата вермахта. 1945

Однажды в вагоне началась суматоха. Какой-то румын пробрался к вагону и на ломаном немецком языке спросил, не хочет ли кто-нибудь поменять вещи на хлеб. Хлеб! Это слово заставило нас встрепенуться. Вскоре через решетку начались обстоятельные переговоры. У кого-то чудом сохранилось золотое кольцо. Кто-то сумел спрятать авторучку. Эти вещи долго ждали своего часа и вот теперь приобрели невероятную важность. Они стали волшебными палочками, а магическим словом — слово «хлеб». Но как просунуть хлеб сквозь узкие щели между прутьями решетки? Способ был найден мгновенно: надо протащить хлеб сквозь трубу, возле которой я по-прежнему лежал. Вскоре люди принялись проворно протаскивать куски желанного хлеба через сортирную трубу. Счастливые претенденты выстроились в очередь. Остальные смотрели на них с нескрываемой завистью.

Поезд тронулся и пополз дальше. В вагоне стало холоднее, мы ехали теперь по горам. Находились мы где-то в Центральной Румынии. Куда нас повезут дальше? На Украину? Или намного дальше — во внутренние области России, в Сибирь? Куда? Куда?! Временами в глазах одних мелькал страх, неприкрытый страх. Другие продолжали смотреть на мир безучастными потухшими глазами. В Фокшанах поезд остановился, и мы, валясь с ног от истощения, покинули наконец опостылевший вонючий вагон. Мы пробыли в нем четыре недели. Четыре недели провели мы в невообразимой тесноте в темном смрадном вагоне. Это мучение, это отчаяние остались позади. Мы полной грудью вдыхали чистый воздух и жмурились, как звери, вылезшие из темной норы на солнечный свет. Три товарища из нашего вагона не смогли встать — они заболели в пути и теперь остались ждать, когда их заберут. Широкие двери вагонов были открыты. Они зияли, как адские пасти, наконец выплюнувшие нас…

Сколько человек умерло в дороге? Этого я не знаю…

Снова огромная кишка изможденных, исхудавших и грязных немецких солдат двинулась к новой цели — к колючей проволоке, голоду и бедствиям. Идти нам предстояло всего два километра, но мы тащились по дороге очень долго, поддерживая друг друга под руки, — это было больше похоже на шествие мертвецов, чем на марш колонны живых немецких солдат. По пути многие окончательно теряли силы и падали, оставаясь лежать. Позже этих несчастных побросали в телегу и повезли вслед за остальными. Очень скоро мы снова оказались за колючей проволокой. Над новым лагерем господствовала вышка с пулеметом, откуда можно было контролировать каждый наш шаг. Я мог бы здесь описать множество мук и сцен бесчеловечных издевательств, которые начались сразу после нашего прибытия. Но мы теперь были на положении бессловесных скотов. С нами можно было делать все что угодно. Я поспешу дальше, не останавливаясь на воспоминаниях об этом глубочайшем унижении. Боюсь, что эти воспоминания, словно фурии, набросятся на меня и, испытывая сатанинскую радость, снова затащат меня в круг своих мучеников. Как, например, рассказать о том, что по прибытии нас построили и спросили, кто болен. Откликнулись сотни человек, страдавших мучительным поносом. Я оказался в числе этих несчастных. Нас построили и приказали в доказательство правдивости снять штаны. Потом за спиной каждого из нас появились нелюди в образе лагерных полицейских. Эти негодяи с издевкой осмотрели нас и заявили, что мы, должно быть, сошли с ума, так как они не видят следов крови. Тех, кто не вернулся после этого в общую толпу, из которой они вышли, надеясь на смягчение условий, немилосердно били. Каждый полицейский неизменно имел при себе дубинку или палку. Тех же, кто не мог сойти с места, отправляли в лагерный «лазарет», о котором мне придется рассказать позже. Что можно сказать и о том, как нас раздели едва ли не догола и отняли все, что еще каким-то чудом мы сумели сохранить, несмотря ни на что? Нет, я не стану подробно рассказывать об этом позоре. Не хочу я говорить и о товарищах, которые не смогли из-за слабости духа и растерянности противостоять этому кошмару: немцы стали подручными наших врагов! Немцы грабили нас! Немцы били нас палками по спине! Для того чтобы устоять, требовалось сохранить ядро души. Как иначе можно было все это вынести? Но в глубинах моего сознания все яснее выкристаллизовывалась мысль о том, что мы должны были проиграть эту войну.

Не требуется никакого литературного мастерства для того, чтобы описать наш новый лагерь. Это была сплошная колючая проволока и множество бараков, оставшихся здесь со времен Первой мировой войны. Старые, полусгнившие деревянные перегородки. Была здесь и кухня, которую день и ночь охраняли лагерные полицейские. Да, чуть не забыл, администрация организовала здесь и «культурную группу». Люди из этой группы называли себя антифашистами и жили отдельно от остальной массы пленных в несравненно лучших условиях, в отремонтированных бараках, увешанных портретами великих русских, а над крыльцом висел плакат, извещавший нас о том, что обитатели этого барака борются за распространение великой советской культуры.