Шри ауробиндо. Эссе о Гите – I

Результатом этого знания, отсутствия желаний и безличности является полная уравновешенность в душе и природе. Уравновешенность и есть четвертый признак божественного труженика. По словам Гиты, божественный труженик свободен от двойственностей; он – dvandvātīta. Мы видели, что он одинаково, не выходя из равновесия, взирает на неудачу и на успех, на победу и поражение; но не только эти, а все виды двойственности в нем преодолеваются и примиряются. Внешние различия, при помощи которых люди определяют свое психологическое отношение к событиям в мире, имеют для него лишь подчиненное и вспомогательное значение. Он не пренебрегает ими, он выше их. Счастливое событие и событие дурное, имеющие первостепенное значение для человеческой души, подвластной желанию, для лишенной желаний божественной души одинаково долгожданны, поскольку при помощи сплетенной из них нити создаются совершенствующиеся формы вечного добра. Божественному труженику нельзя нанести поражение, поскольку все для него движется к божественной победе на Курукшетре Природы, dharmakṣetre kurukṣetre, поле деяний, которое представляет собой поле эволюционирующей Дхармы, и каждый виток конфликта задуман и запланирован Владыкой битвы, Господином трудов и Наставником Дхармы. Честь и бесчестие, исходящие от людей, не могут тронуть его, равно как их хвала или порицание; ибо у него есть высший ясновидящий судья и другой стандарт действия, и его мотив не допускает зависимости от мирского вознаграждения. Кшатрий Арджуна, естественно, высоко ценит честь и репутацию и он прав, остерегаясь позора и обвинений в трусости, которые для него хуже смерти; ибо поддержание чести и стандарта мужества в мире есть часть его Дхармы; но Арджуне, освобожденной душе, нет нужды беспокоиться об этих вещах, он должен лишь знать kartavyam karma, работу, которую требует от него верховное «Я», и исполнять ее, предоставляя результат Владыке своих действий. Он даже вышел за пределы того разграничения между грехом и добродетелью, которое имеет первостепенное значение для человеческой души, пока она борется за сведение к минимуму власти своего эгоизма и облегчение тяжкого ярма своих страстей, – освобожденный поднялся над всей этой борьбой и устойчиво восседает в чистоте просветленной души, выполняющей роль свидетеля. Грех спал с него, и не добродетель, обретенная и усиленная при помощи доброго дела и ослабленная или утраченная из-за злого дела, а неотъемлемая и неизменная чистота божественной и неэгоистичной природы является вершиной, на которую он взобрался, и местом, где он обосновался. Чувство греха и чувство добродетели не имеют там ни отправной точки, ни области применения.