С точки зрения йоги будет вполне естественно подразделить деятельность человеческого ума в его поисках знания на две категории. Во-первых, это деятельность, связанная с поиском высшего супраинтеллектуального знания, усилия ума, сосредоточенного на открытии Единого и Бесконечного в его трансцендентном аспекте или пытающегося при помощи интуиции, созерцания или непосредственного внутреннего восприятия проникнуть по ту сторону видимых феноменов Природы, чтобы постичь высшую и окончательную истину. Во-вторых – это наука, относящаяся к знаниям более низкого порядка и занятая изучением внешних феноменов – многообразных масок Единого и Бесконечного, в которых он предстает нам в наиболее внешних формах окружающего нас проявленного мира. Между этими двумя полюсами знания, высшей и низшей полусферой, в той форме, в которой они представлены или постигнуты человеком в пределах границ его невежественного ума, по мере их развития обозначилась достаточно четкая граница… Философия – иногда духовная или, по крайней мере, интуитивная, иногда абстрактная и интеллектуальная, иногда интеллектуально осмысливающая духовный опыт или обосновывающая при помощи логического мышления открытия духа – всегда считала своей прерогативой утверждение окончательной Истины. Но даже когда интеллектуальная философия не обособлялась в разреженных метафизических высотах от знания, принадлежащего практической стороне жизни, и от интереса к преходящим объектам окружающего мира, тем не менее из-за своей привычки к абстрактному миросозерцанию она редко демонстрировала жизнеспособную силу. Случалось, она проявляла исключительные способности – то в сфере высокой отвлеченной мысли, стремясь к постижению ментальной Истины ради нее самой и не заботясь о ее последующем применении, то забавляясь утонченной гимнастикой ума в сияющем, но туманном царстве идей и слов, но она развивалась или предавалась своим акробатическим ментальным трюкам, оставаясь вдали от более осязаемых реалий бытия. Древняя философия в Европе носила более динамичный характер, но была достоянием немногих; в Индии философская мысль в своих более одухотворенных формах оказывала значительное влияние на жизнь всей нации, но всё же не внесла в нее никаких реальных изменений… Религия, в отличие от философии, не стремилась к одинокому парению в абстрактных высотах; скорее, ее целью было овладеть жизненной активностью человека, даже больше, чем активностью его ума, и направить ее к Богу. Она претендовала на то, чтобы стать мостом между духовной Истиной и витально-материальным существованием; она боролась за то, чтобы подчинить и уподобить низшее высшему, сделать жизнь угодной Богу, а Землю – послушной Небесам. Следует признать, что слишком часто эти нужные и даже необходимые усилия приводили к прямо противоположному результату, когда «воля Небес» служила лишь прикрытием для стремления к удовлетворению земных желаний, – ибо религиозная идея постоянно превращалась просто в предлог для поклонения и служения человеческому эго. Постоянно покидая свои сияющие пределы духовного опыта, религия теряла себя в темной массе всё умножающихся двусмысленных компромиссов с жизнью: пытаясь удовлетворить запросы мыслящего разума, она чаще преуспевала в подавлении или опутывании его узами бесчисленных теологических догматов; стремясь заполучить в свои сети человеческое сердце, она сама попала в западню пиетической[22] эмоциональности и сенсуализма[23]; желая овладеть витальной природой человека с целью господства над нею, она сама пала и стала жертвой всех низших витальных пороков – безудержного фанатизма, человекоубийственной ярости, жестокой и необузданной тяги к подавлению и насилию, всепроникающей лживости, упрямого прозябания в невежестве, – которым подвержена человеческая природа. Ее желание приобщить физическую жизнь человека к Богу предательски завлекло ее в оковы механической церковной обрядности, выхолощенной церемониальности и безжизненного ритуализма. В результате такой деградации лучшее обернулось худшим – как это часто бывает в той странной алхимии, творимой силой жизни, которая превращает добро в зло с такой же непринужденностью, с какой может и зло обернуть добром. В то же время в тщетной попытке защититься от этого низменного тяготения и остановить собственную деградацию религия была вынуждена раскроить бытие надвое, разделив знание, действия, искусство и саму жизнь на две противоположные категории: духовную и мирскую, религиозную и светскую, сакральную и профанную; однако это защитное разграничение само оказалось условным и искусственным и скорее усугубило, а не исцелило недуг… Со своей стороны, наука и искусство, наряду со знанием жизни, хотя поначалу и оставались в тени религии или были у нее в услужении, в конце концов обрели самостоятельность, стали независимыми, выказывая чуждость, а то и враждебность по отношению к ней, или даже вовсе отвернулись – с равнодушием, презрением или скепсисом – от того, что казалось им нереальной заоблачной высью, далекой, безжизненной и бесполезной, а может, и вообще иллюзорной и в действительности несуществующей, – к которой так стремятся метафизическая философия и религия. Какое-то время этот разрыв был настолько радикальным и непримиримым, насколько это вообще по силам однобокой нетерпимости человеческого ума, и угрожал даже закончиться полным искоренением всякой попытки обрести более высокое или одухотворенное знание. А ведь даже в жизни, поглощенной интересами материального мира, высшее знание – это единственная абсолютно необходимая ценность, без которой нельзя ступить и шагу: без него материалистические науки и изыскания, даже самые плодотворные, глубокомысленные, свободные, невероятно эффективные по своим результатам, легко становятся жертвой, преподносимой недолжным образом и ложным божествам. Развращая, иссушая и в итоге превращая сердце человека в камень, ограничивая горизонты его разума, они заключают его в душную материальную темницу и в конце концов приводят к глубокому разочарованию в себе и в жизни, к неверию и безысходности. Стерильный агностицизм[24] ожидает нас по ту сторону сверкающей фосфоресценции полузнания, которое по-прежнему остается Неведением.