Шри Ауробиндо. Синтез Йоги – II

Поначалу может показаться, что аспекты «Я», которые мы рассматривали в предыдущей главе, носят чересчур метафизический характер и являются интеллектуальными концепциями, годными, скорее, для философского анализа, чем для практической реализации. Но такое противопоставление йогической практики и философии ложно и вызвано разделением наших познавательных способностей. Фундаментальным принципом древней мудрости, мудрости Востока, на которой мы основываемся, была целостность. По крайней мере, в те времена считалось, что философия должна быть не только возвышенным интеллектуальным времяпрепровождением или игрой диалектических тонкостей, или даже поиском метафизической истины ради нее самой, но раскрытием всеми возможными способами основополагающих истин универсального существования, с тем чтобы впоследствии сделать их руководящими принципами нашего собственного существования. Санкхья – абстрактное и аналитическое постижение истины – это одна сторона Знания; йога – конкретная и синтетическая реализация той же истины в переживании, во внутреннем состоянии и внешней жизни – его другая сторона. Обе являются средствами, с помощью которых человек может освободиться от лжи и неведения и жить в истине и истиной. И как целью мыслящего человека всегда должно быть то высочайшее знание, которое он может или способен достичь, так и его душе надлежит искать и практически реализовывать высочайшую истину, используя для этого ум и жизнь.

Вся важность той части Йоги Знания, которую мы сейчас рассматриваем, заключается в знании сущностных принципов Бытия и сущностных аспектов изначального существования[26] , на которые абсолютное Божественное опирается в своем самопроявлении. Если истиной нашего бытия является бесконечное единство, в котором только и возможны совершенная широта, свет, знание, сила, блаженство, и если вся наша подчиненность неведению, тьме, слабости, скорби и ограниченности является следствием нашего восприятия всеобщего существования, как столкновения бесконечно разнообразных отдельных существований, тогда, очевидно, самым конкретным, практичным и прагматичным, а также самым возвышенным и философски мудрым решением будет отыскание средства, позволяющего нам вырваться из этого заблуждения и научиться жить в истине. И также если этот Единый по своей природе есть свобода от подчиненности игре качеств, формирующей наши психологические реакции, и если из-за подчиненности этой игре возникли борьба и разногласия, в которых мы пребываем, вечно колеблясь между злом и добром, грехом и добродетелью, удовлетворенностью и неудовлетворенностью, радостью и печалью, удовольствием и болью, тогда единственная практическая мудрость заключается в том, чтобы превзойти все качества и утвердиться в нерушимом покое Того, что всегда пребывает над ними. Если привязанность к нашей изменчивой личности является причиной незнания нами собственного «я», причиной нашего разлада и конфликта с самими собой, с жизнью и с окружающими, и если есть безличный Единый, в котором не существует всего этого разлада, неведения и тщетных и беспокойных усилий (ибо он пребывает в вечном тождестве и гармонии с собой), тогда достижение в своих душах этой безличности и ничем не нарушаемого единства бытия является единственно верным направлением и единственной целью человеческих усилий, которые наш рассудок может согласиться назвать практичными.